Русен сдался.
— Давай пройдемся? — предложил он.
— …и сразу начала икать… Что?
— Давай, говорю, пройдемся.
— Что ж, пошли.
— Ох, и жарища сегодня, прямо пекло, — торопливо сказал Русен, а то ведь Мартинссон — не дай бог! — опять заведет про свою занудливую сектантку тещу, которая, по всему видать, к утру изрядно наклюкалась. А на столе она случайно не плясала? Русен оглянулся по сторонам — Спокойное нынче будет Первое мая.
— Ага, — согласился Мартинссон, потирая нос. — Не то, что год-другой назад.
— Н-да…
— Началось вроде в шестьдесят восьмом? Так, что ли?
— Точно. В юбилей университета.
— И пошло… то призывники митингуют…
— То дома занимают…
— То разные демонстрации устраивают, черт их разберет какие.
— Угу.
— Не-ет, нынче поспокойнее.
Мартинссон остановился и прислушался к голосу, несущемуся из громкоговорителя.
— Никак, теперь ректор говорит? — спросил он, по всей видимости забыв о теще.
— Да, кажись, он.
— …Некоторые полагают, что университеты — это средство политической борьбы, и в экстремальных случаях намереваются использовать их как орудие, которое поможет, например, сокрушить капитализм. Я не вижу необходимости высказываться о целях такого рода деятельности, а вот что касается средств…
Слова, слова, слова, думал Русен, испытывая полное безразличие ко всему, что относится к университету. В его представлении и студенты и университет были связаны исключительно с неприятностями: политикой и демонстрациями.
Это был совершенно особый мир, с которым он соприкасался, только когда надо было охранять приезжающих с визитом послов, надзирать за демонстрантами и очищать занятые дома.
То ли дело раньше! Старослужащие рассказывают, что студенты в ту пору отличались безобидностью и если устраивали проказы, то такие, на которые можно было смотреть сквозь пальцы. Тихо, спокойно. Чуть ли не весело. По-студенчески задорно. Подвыпивший студент куда лучше левого — так они считали. К тогдашнему студенту можно было проявлять снисходительность и терпение. А вот нынешний слишком уж серьезен. Мало того, верит во все, за что борется.
Волей-неволей голова кругом пойдет.
До смеху ли тут.
— …улучшить положение студентов на рынке труда, — гремел динамик. — Когда критика становится чересчур громогласной и доходит до крайности, существует опасность, что не только у ближайшего окружения, но и у широкой общественности возникнет совершенно ложное представление, будто сегодняшние студенты стоят в обществе особняком и требуют для себя как для элиты особых привилегий.
4
Что ж, звучит разумно, решил Русен, хотя слышал только конец речи.
Вдруг к весеннему небу взмыла песня. Она смешалась с первой зеленью, со студенческими шапочками и знаменами. Поднялась в голубую высь, к солнцу, струящему мягкое тепло. Песня слилась с жизнью.
Мелодия была старая, всем хорошо знакомая.
Зато слова заставили кое-кого испуганно вздрогнуть. Но мало-помалу люди заулыбались и начали пересмеиваться.
Споем о счастливых былых временах —
отцы наши радостно жили.
А ты, хоть и молод, кругом в долгах,
седой от забот и унылый.
Сулили нам много, да только давно
отправлено все в долгий ящик.
Но в сердце пока надежда жива:
с дипломом в кармане к конвейеру станем!
Пусть Управление рынком труда
деньжонок подкинет и нас переучит,
и нас переучит, да!
— Вот какие нынче слова у студенческих песен, — заметил Мартинссон.
Русен потер нос и буркнул:
— Н-да…
5
А когда на город опустился вечер, прогремел выстрел.
