За час до того, как зазвонил будильник, левую ногу пронзила адская боль. Лелло вскочил и сел на кровати. Тяжело дыша и обливаясь холодным потом, принялся растирать онемевшие мышцы. Видно, ночью похолодало, а он спал при открытом окне в одних плавках. Вот ногу и свело судорогой. Постепенно боль ослабела, но Лелло по-прежнему сидел на кровати, боясь пошевелиться. Сквозь жалюзи в комнату пробивались слепящие лучи света.
Наконец Лелло несмело опустил ноги на плетеный соломенный коврик, осторожно поднялся и, прихрамывая, поплелся в ванную.
В ванной он сел на табурет, вылил на ладонь немного одеколона и стал медленно и методично снизу вверх растирать онемевшую икру ноги. Он где-то видел прежде, что так профессиональные массажисты делают массаж спортсменам.
Но это занятие ненадолго отвлекло его от грустных мыслей, от гнетущей тоски. Он со всей беспощадностью осознал, сколь печальна его жизнь. В случае болезни ни мать, ни сестра, ни верный друг не придут ему на помощь. Если он умрет от внезапного сердечного приступа, перитонита или же просто, оступившись, разобьется на кафельном полу ванной, кто найдет его труп? Горничная, которая по утрам убирает его квартиру и заодно ворует плавленый сыр? Да, надеяться ему не на кого, он подвластен неумолимой судьбе и одинок, как бездомный пес. Рука застыла на колене, Лелло вздрогнул. Сейчас сварю себе кофе, а потом спущусь и куплю фруктов на рынке, подумал он. Он встал, накинул японский халат и пошел в кухоньку.
Он вспомнил, что в холодильнике полно подгнивших вишен. Насыпал в кофейник кофе, поставил его на плитку; механические, привычные жесты сегодня почему-то казались ему лишенными всякого смысла. Он сел напротив окна, посмотрел на облачное темно-лиловое небо, какое бывает обычно в марте. Пожалуй, стоит надеть твидовый пиджак либо костюм из плотного бежевого вельвета. Но даже мысль об одежде не принесла ему удовлетворения, его сейчас ничто не радовало. Начал было насвистывать веселую мелодию, но сразу перестал.
Что с ним такое? Все идет хорошо, не так ли? С Массимо они помирились. Правда, вчера они расстались быстро, и Массимо не позвал его к себе домой. Но это ничего не значит.
Массимо за день устал, сегодня собирается поехать в Монферрато посмотреть, как идет ремонт их виллы. Значит, меня так угнетает работа? — размышлял Лелло. Тоже нет, до отпуска осталось всего несколько недель. Или, может, самонадеянный Ботта не дает мне покоя?.. Он вспомнил о своем визите к Триберти, о старике, который сосал мятную конфету, о братьях Дзаваттаро — вспомнил совершенно спокойно, без всякого волнения. Он съездит к этим Дзаваттаро в обеденный перерыв, как и решил вчера, а там видно будет. Всегда есть риск промахнуться, но не это его так тяготило сейчас.
Неужели я болен? Но первый ли это симптом неизлечимой болезни? — подумал он. Но сразу же отогнал прочь эти мрачные мысли, а чувство угнетенности, тоски все не проходило. Может, он просто не выспался, такое с каждым бывает. А может, съел какую-нибудь гадость в том ресторане на холме?
Он пощупал живот — не болит. Вернулся в ванную и на всякий случай, морщась от отвращения, выпил стакан сельтерской. Взгляд его упал на расческу. Он старательно причесался, посмотрел на себя в зеркало и остался недоволен — лицо некрасивое, невыразительное. Зачем я живу на свете? — с болью подумал он. Ведь даже мои страдания банальны, никто о них не напишет книги и не снимет фильм. Все-таки у меня есть Массимо, мой якорь спасения. Почему же мы так отдалились друг от друга в последнее время?
