— Простите…
Мужчина посторонился, пропуская его, но взгляда от резной дверцы буфета так и не оторвал.
Зачем ему такая махина? — подумал Лелло. Хотя, может, буфет раньше принадлежал ему, и он каждую субботу приходит сюда, как другие приходят на семейную могилу?
«Зачем он тебе?»
Ему показалось, будто слова эти произнес человек, стоявший совсем рядом. Он вдруг отметил, что шум в ушах прекратился.
«Я хочу сказать, что вилла у меня есть».
Лелло очутился перед глухой стеной. Он свернул на еще более узкую и темную дорожку, совершенно безлюдную. Он ничего уже не видел и не слышал. Перед глазами стояла вилла с садом, на которой он никогда не бывал, но представлял ее себе живо и ярко.
«Вчера я там был».
Вот Массимо стоит в саду и беседует с землемером, который ему говорит, что все работы закончены.
«Мне очень жаль, Лелло».
Наверно, Массимо и в самом деле было жаль с ним расставаться, но иначе он, видимо, поступить не мог.
«Ты угадал истинную причину, и мне очень жаль».
Так прямо и сказал. И — всего наилучшего.
— Кончено. Все копчено, — с дрожью в голосе повторил Лелло. — Больше незачем об этом думать. Нужно уехать. Но куда? Зачем?
Лелло с тоской глядел на темный конец узкого коридора.
Нет, он был не в силах успокоиться. На что бы он ни взглянул, все казалось ему отвратительным. Горы канцелярских столов с правой стороны напоминали о службе, о Фольято, о супругах Ботта; старый промышленный холодильник напомнил о рынке на пьяцца Мадама Кристина, о виа Бертоле, о продовольственных магазинах возле его дома. Он вспомнил, что завтра воскресенье, и ему стало совсем тошно. Его ждал длиннющий ряд унылых воскресений с опустевшими улицами, мрачными барами, задернутыми жалюзи на окнах, вопящими стадионами.
О боже! — с ужасом подумал он. Неужели все кончено?
Он все медленнее шел вдоль глухой стены, между горами рухляди, стараясь отдалить тот момент, когда у него не останется и этой последней, иллюзорной защиты от неумолимой жизни, от однообразных серых будней. Если можно было бы и дальше идти вперед, туда, куда тебя ведет дорога… Но стена уже кончалась. У низкого металлического навеса с громоздившимися стеной поломанными столами дорожка поворачивала налево и вела прямо к выходу.
Нет, нет, не сейчас!
Он сделал еще несколько шагов по главной дорожке и остановился. Он задыхался, ноги стали ватные. Стоял, прислонившись к груде разбитых ящиков, в нескольких метрах от ворот, где о чем-то громко спорили южане… от площади, откуда доносился нестройный шум… от города, где жизнь шла своим чередом, как прежде… точно ничего не изменилось. О боже, что же будет теперь?! — подумал он в отчаянье. Это было последнее, о чем он успел подумать.
Анна Карла ждала остальных на площади Коттоленго, стоя у лавки старых книг и журналов. Она оторвалась от чтения практического руководства для судебной полиции, составленного кавалером Луиджи Валентини (Формуляр отчетов и протоколов. Некоторые примеры донесений о наиболее распространенных и тяжких преступлениях. Третье издание, исправленное и дополненное автором, Рим, август 1935), которое она только что купила за двести лир. Подняла глаза и огляделась вокруг. Ни Бонетто с Шейлой, ни Массимо с Лелло не было видно. Она снова погрузилась в чтение.
«…Однако потерпевший не смог сообщить нам никаких полезных данных и не знал, кого подозревать. Тогда мы, как были, в полицейской форме, незамедлительно отправились на железнодорожную станцию для соответствующего расследования всех обстоятельств преступления.
Из разговора с контролером, который проверял билеты при входе на перрон, выяснилось, что внимание его привлек подозрительного вида мужчина, высокий, с усиками и очень темными глазами, в светлом костюме, коричневой шляпе и желтых ботинках. Неизвестный беспрестанно озирался, сутулился и втягивал голову в плечи. Кроме того, пробивая билет, контролер успел заметить, что подозрительный незнакомец направлялся в Рим. Его поезд отходил в тринадцать часов сорок пять минут и прибывал в столицу в девятнадцать часов.
Так как до прибытия вышеупомянутого поезда оставался один час двадцать пять минут, мы безотлагательно…»
