— Он требует еще. И к тому же в фунтах.
— В фунтах?!
— Да. Он говорит, что…
Она опять повысила голос. Оглянувшись на дверь, Каридис сильно сжал ей руку.
— Тише, умоляю!.. Сколько?
— Пятьдесят фунтов.
Глаза фабриканта сверкнули ненавистью. Пухлое, добродушное лицо, как у всех толстяков, как-то подобралось и заострилось. Казалось, он готов убить стоявшую перед ним женщину. Талия Халкья спокойно встретила этот уничтожающий взгляд.
— На меньшее не согласен, — посетовала она.
— А сколько из этой суммы попадет к вам в карман? — не сдержавшись, язвительно спросил Каридис.
Старая артистка выпрямилась с видом оскорбленного достоинства. За что такая несправедливость?! Ведь он знает, что она просто-напросто оказывает ему услугу. Ее ничуть не заботило, поверят ей или нет.
— Так как насчет денег?
— Хорошо. Но учтите, это в последний раз.
— Ладно, скажу ему.
Она как будто издевалась над ним. Спокойно сложила руки на груди и ждала.
— Немедленно уходите, — свистящим шепотом проговорил фабрикант.
Злорадно глядя ему в глаза, она потерла указательный палец о большой.
— Принесу вечером в театр, — отозвался Каридис.
— Буду ждать.
Талия Халкья не спеша поплыла к двери. Сама открыла ее. И бросила, обернувшись с порога:
— А у вас хорошенькая служанка. Мое почтение госпоже Кариди. — И рассмеялась.
Еле сдерживаясь, чтобы ее не придушить, фабрикант впился ногтями себе в ладонь. Халкья ступила наконец за порог.
Он стоял отдуваясь и утирал пот со лба. Из столовой донесся голос дочери:
— Папа, где ты?
— Иду, — вздохнув, отозвался он.
Перед закрытой дверью столовой Каридис попытался улыбнуться. И с этой вымученной улыбкой вошел туда. В богато обставленной комнате пожилая женщина отдыхала в кресле, а привлекательная девушка в брюках, сидя верхом на стуле, читала газету. При виде Каридиса она подняла голову. Взгляд у нее был проницательный и чуть нагловатый.
— Кто приходил, папа? — спросила она.
— Одна знакомая. Просила, чтобы я устроил на работу ее мужа, — ответил фабрикант.
— В такое время явилась!
— Бедняки — народ невоспитанный, — не снимая с лица улыбку, сказал он.
Каридиса мучил вопрос, что же будет дальше. Раз уж его начали шантажировать, то теперь вряд ли оставят в покое. Да, влип. Из раздумий его вывел веселый голосок дочери:
— Ты меня не слушаешь.
Спохватившись, он вздрогнул.
— Что, мое золотко?
— В газете пишут о твоей приятельнице.
Пожилая дама подняла голову и осуждающе посмотрела на дочь: эта девчонка стала просто невыносимой.
— Не болтай чепухи, Лилиан, — сказала госпожа Кариди.
Лилиан засмеялась с милой наглостью избалованной девятнадцатилетней девушки.
— Да брось ты, мама!
Она повернулась к отцу, который с грустью смотрел на нее. Прикрикнуть бы, чтоб прикусила язычок, но он не в силах был запретить что бы то ни было своей любимице.
— Пишут о Варги, — продолжала Лилиан. — Будут судить убийцу. А сколько времени прошло с тех пор, как ее убили?
— Два месяца, — ответил расстроенный Каридис. — Не пора ли обедать?
— Мальчики еще не вернулись, — сказала госпожа Кариди; ей тоже был неприятен этот разговор.
— А того красавчика ты знаешь? — не унималась девушка.
— Какого?
— Убийцу. Ариса Димитриадиса. Оч-чень недурен собой.
— Да, — уныло отозвался фабрикант.
— Как думаешь, его ждет смертная казнь?
— Прекрати! — не выдержала мать.
— Разговоры о преступлениях портят перед обедом аппетит, — побледнев, но все еще натянуто улыбаясь, проговорил Каридис.
Лилиан засмеялась, а госпожа Кариди испытующе посмотрела на мужа. Он тут же отвел глаза. Вскоре пришли два его сына, и вся семья уселась за стол. Молодые люди весело болтали. Каридис ел молча. Он встал из-за стола, не дожидаясь десерта, и ушел к себе в кабинет.
Кофе ему принесла госпожа Кариди, что очень его удивило. Давно уже она не проявляла такой заботы. Жена знала о его неверности, о любовницах, которые вытягивают из него массу денег, о поездках в Европу под предлогом торговых сделок, о последней связи с артисткой Национального театра. Знала все. Поначалу она негодовала, плакала, устраивала сцены. Потом, ради детей, примирилась, однако затаила в душе горечь и ненависть к мужу. Теперь она поставила серебряный поднос на массивный письменный стол из мореного дуба.
