Квартиру Марианны он знал хорошо: входная дверь, за ней небольшой тамбур, внутренняя дверь из матового стекла с рельефными цветами, ведущая в прихожую.
Войдя, он разглядел сквозь матовое стекло силуэт незнакомого человека у телефона, который стоял в углу прихожей, как раз у стеклянной двери.
Сделав глубокий вдох, он решился. Распахнув сильным рывком дверь, ударил незнакомца по голове. Стекло разлетелось вдребезги.
Когда Фотис стал приходить в себя, то первое, что он увидел, был немец, крепко-накрепко привязанный к стулу. «Что такое? Кто получил по башке — он или я?»
— Очнулся? — Антонис вышел к нему из кухни с мокрым полотенцем в руках.
— Да вроде… — улыбнулся Фотис.
— Идти сможешь?
— Попробую. — Фотис с трудом поднялся. — Надо же, чуть голову мне не проломил.
— С ним что будем делать? — Антонис кивнул в сторону немца.
— Нашему брату с комендатурой лучше не связываться! — Фотис незаметно мигнул товарищу, чтобы подыграл ему.
Опять зазвонил телефон.
— Это тебе звонят? — спросил Фотис немца.
— А я почем знаю? — Лицо у него было все в крови от порезов стеклом.
Фотис стал его развязывать.
— Бери трубку и делай свое дело… Мы в ваши дела не вмешиваемся. Узнали вот, что ваша фройляйн уехала, и пришли помочь ей избавиться от лишних вещей. Отвечай же, люди ждут!
Размяв затекшие руки, лысый нехотя поднял трубку и заметно побледнел. Фотису и Антонису было слышно каждое слово его собеседника.
— Что ты там возишься столько времени? Почему не отвечаешь?
— Я только что пришел!
— Что с утюгом? Включен?
— Нет. Он на гладильной доске и…
— Горячий? — нетерпеливо спрашивал Макс.
— Я не пробовал…
— Чего ждешь?
— Погодите, сейчас.
Немец вопросительно поглядел на Фотиса с Антонисом.
— Давай, давай… — шепотом подбодрил его Фотис.
Немец взял утюг и приложил к нему ладонь.
— Теплый…
— Ничего странного в квартире не заметил?
— Нет, — отрубил немец, не спуская глаз с греков и ожидая еще какого-нибудь сюрприза.
— Поищи, нет ли фотографии.
Немец оглядел стены.
— Есть… Молодая женщина…
— Прекрасно! Бери ее и немедленно ко мне. Нашего человека из труппы предупредил?
— Предупредил.
Телефонный разговор был окончен, и во взгляде немца стоял вопрос: «А теперь что?»
— Делай, что приказано! — помог ему Фотис. — И если ты разговаривал со своим ноль тринадцать или ноль семнадцать, советую не заикаться о своих приключениях, а то тебя даже девки из борделей засмеют, если узнают, что двое домушников вывеску тебе разукрасили.
— За нас не опасайся, мы — молчок, — добавил Антонис.
— А я — тем более! — вздохнул немец.
— Помоги ему умыться. Посмотрим, где он порезался, — сказал Фотис.
Когда немца отмыли, оказалось, что, хотя крови вытекло много, порезов всего два: на подбородке и на щеке.
— А теперь выполняй, что хозяин приказал.
— Он велел взять фотографию. Можно?
— Нам-то что? Бери!
— А вы? — с недоверием произнес немец.
— Что — мы? Ты же видишь, мы тебе подножек не ставим. Извини, конечно, за грубое обращение, но, сам понимаешь, в комендатуру не больно-то хочется.
— Не похожи вы на воров, — заметил немец.
— Благодарю, герр камарад!
— Я могу идти?
— Только после нас. Ты уж извини, мы тебя опять свяжем, но не очень крепко, чтобы ты смог минут через пять выпутаться. — Фотис стал опять привязывать его к стулу. — И револьвер тебе оставим, нам эти железки ни к чему.
Немец не возражал, считая, что легко отделался. В конце концов, пусть 013 сам ломает себе шею. Майор был зол не только на Макса, но и на всех, чьи приказы ему приходилось выполнять. Он их просто не переваривал. Он хоть и служил в гестапо, но был из тех, чья фамилия пишется с приставкой «фон», и помнил унижения, которые пришлось претерпеть от национал-социалистов в первые годы их прихода к власти. Они поначалу отстранили кадровых военных, особенно из аристократических семей. Однако, когда началась война, они тут же понадобились для укрепления вермахта.
Майор решил промолчать об инциденте с «ворами» на квартире Марианны. Пусть этот умник сам разбирается!
Друзья вышли на улицу и, свернув за угол, припустились бегом.
Убедившись, что «хвоста» за ними нет и немного успокоившись, Фотис сжал локоть Антониса.
