Другой нечистоплотный кунштюк состоит в том, чтобы ссылаться лишь на свежайшие научные статьи авторов, которым ты так или иначе обязан, но при этом обильно цитировать себя самого на глубину, если получается, десятков лет. Это откровенно бессовестно и непростительно, ведь тем самым из научной статьи исчезают важные подробности, которые иначе позволили бы кому-то продолжить исследования автора – или предоставили бы возможность доказать, что все авторские рассуждения являются чистейшими домыслами. Люди, прибегающие к подобным трюкам, ставят на кон свою репутацию, и негативное отношение к этой форме поведения чрезвычайно распространено – даже среди тех, кто сам, по тем или иным причинам, не отказался бы при случае провернуть что-нибудь этакое.
Еще нужно упомянуть о следующей практике научничества, заключающейся в притязании на обладание умственными способностями, которые позволяют критически оценивать любой довод («Признаться, я сомневаюсь…», «Должен сказать, я нисколько не убежден…» и т. д.). Также встречаются случаи, когда люди утверждают, что думали о чем-то похожем или что-то такое уже затевали («Именно об этом я думал, когда получил аналогичные результаты в Пасадене»). Мне довелось быть знакомым с одним медицинским исследователем, который столь беспощадно критиковал работу всех вокруг, что поневоле возникал вопрос – а верит ли он вообще хоть во что-то? Что касается его научной одаренности, он ожидаемо был творчески бесплоден (кстати, тут, возможно, кроется причина чрезмерной критичности), но когда ему действительно приходила на ум какая-либо оригинальная идея – начиналось сущее светопреставление, ибо идеи существеннее и ослепительнее мир, разумеется, еще не ведал. Он разом забывал о всякой критичности, буквально носился со своей идеей, а осторожные возражения коллег воспринимались им очень остро, едва ли не как проявление открытой враждебности.
Ученые отлично знают, что не должны прибегать к таким трюкам; подозреваю, что каждый раз, когда они все-таки что-то подобное используют, у них возникает ощущение собственной неадекватности и профессиональной непригодности. Жаль, что ученый, действуя таким образом, пренебрегает мнением о себе со стороны тех, кого он рвется опередить.
Снобизм «чистой» и прикладной науки
Одним из наиболее губительных последствий проявления научного снобизма является утверждение «классового» различия между «чистой» (теоретической) и прикладной наукой. Пожалуй, хуже всего ситуация с этим складывается в Англии, где издавна считается, что джентльменам не пристало заниматься торговлей или какими-либо делами, с торговлей связанными.
Данное «классовое» различие особенно оскорбительно потому, что оно отталкивается от принципиально ошибочного понимания значения слова «чистый»; в распространенной интерпретации «чистая» наука благодаря этому ставится выше науки прикладной. Но первоначально «чистыми» (pure) называли те дисциплины, аксиомы и основные принципы которых выводились не из наблюдений и не из экспериментов (то и другое считалось вульгарными занятиями), а из интуиции, из озарений или из каких-то умозрений. Убежденный в том, что обладает привилегированным доступом к познанию Абсолюта, «чистый» ученый мнил себя выше тех, кто вскрывает туши животных, окисляет металлы или смешивает химикаты ради непредсказуемых и невообразимых последствий. Все подобные действия казались стародавним теоретикам – как и многим моим коллегам-гуманитариям, когда я в молодости преподавал в Оксфорде, – недостойными настоящих ученых, своего рода презренной коммерцией или ремесленничеством; прикладных ученых не приглашали в салоны, сколько бы они ни пытались самоутвердиться, и в обществе было принято их отвергать («А что вы скажете, если ваша сестра решит выйти замуж за практикующего ученого?»). Ведь разве милорд Бэкон не уподобил чистую науку свету (вспомним – зажечь свечу в природе) и разве Сам Господь не сотворил свет, прежде чем задуматься о прикладной науке?
Этот снобизм существует уже дольше трехсот лет: еще в 1667 году историк Королевского общества приводил характерное обоснование («изобретения», о которых он упоминает, суть различные ухищрения и приемы из области «творческой» науки). (Отмечу, кстати, что принятая в Королевском обществе здравица «За искусства и науки!», наряду с принятой в Королевском обществе искусств – которое не имеет ничего общего с лондонским Королевским обществом за улучшение знаний о природе, – под «искусствами» понимает ремесла, механизмы и приборы, то есть способы, какими мысль воплощается в действии или переводится в действие.)
