Последняя относительно большая волна иммиграции в Израиль пришла из России. Выходцы из СССР поселились в новых районах Иерусалима. Эти районы похожи друг на друга – стандартные многоквартирные дома, сделанные из бетона и облицованные белым иерусалимским камнем, вокруг асфальт и газоны, стоянки для машин, многорядные дороги, как в любом современном пригороде.
Русским евреям такие дома нравятся. Как-то я возил целый автобус русских евреев из Америки по старым районам Западного Иерусалима, по Тальбие и Слободе. Они фыркали при виде дворцов и вилл Иерусалима и вежливо говорили мне:
“Да, у вас с вашим климатом и так жить можно”; но многоэтажные дома пригородов Гило или Маале Адумим приводили их в восторг – “Вот это современные дома!”, восклицали они. Желание построить себе дом на вершине холма и посадить вокруг виноградник, горящее и поныне в сердце каждого палестинца, им неведомо, что и к лучшему, потому что такому желанию в безземельном Израиле не дано было б осуществиться.
Израильтяне оторваны от земли, но у русских евреев эта оторванность достигает трагического размаха. Прожившие здесь более десяти лет иммигранты никогда не гуляли по зеленым холмам вокруг своих жилмассивов, их дети не бегают по окрестным вади, но играют меж машин на стоянке или в огромных торговых центрах – «каньонах». У большинства нет или почти нет друзей-израильтян.
Тем не менее, большинство “устроилось”, работает, зарабатывает, вживается в быт, хотя особенных успехов русская волна не стяжала. Можно сказать, что русская волна осталась непонятой и не поняла Израиля, даже причины приезда русских в Израиль были непонятны израильтянам. А жаль – мы (мы, ибо к этой волне я причисляю и себя) были совсем неплохи.
Незапальчивая правда Третьей волны мало кому известна, даже имя Моисея еврейского исхода из России 70-х годов практически неведомо. Хотя он сам дошел до Земли Обетованной, и даже живет в одном из дальних пригородов Иерусалима, его слава не перешла Иордана. Основателем и первым лидером сионистского движения в России шестидесятых годов был Давид Хавкин, коренастый, широкоплечий инженер, с широким лицом, короткими, сильными руками, no nonsense man, человек редкой силы воли, но мало духовный, практический, с циничной иронией старого зэка, он оказался нужным человеком на нужном месте. Его выпустили из России осенью 1969 года, первой ласточкой подготовленного им потока 1970-х годов.
Только задним числом можно понять и оценить уникальность Давида Хавкина – в сионистском движении и после него не было нехватки в вождях, более субтильных, интеллектуальных, честолюбивых, чем он, но куда менее подлинных, способных сочетать работу в подполье с показухой, не забывающих о цели и не сбивающихся на авантюры. Он боролся против робости, господствовавшей среди евреев до него, и против авантюризма, восторжествовавшего после его отъезда.
В его квартире в Москве встречались евреи из всех городов Союза – евреи Грузии, Украины, Прибалтики у него узнавали друг о друге. Он устраивал маевки у костра, пляски у синагоги на Симхат Тора, лихо плясал “Жив царь Израиля”, похожий на бычка минойских изображений, организовывал первые коллективные письма, налаживал связь с заграницей. Меня, молодого мальчишку, и он, и его движение безумно увлекли. Я ездил с его поручениями из Риги в Одессу и Киев, из Ленинграда в Минск и Москву, и повсюду меня принимали друзья и соратники по борьбе. Борьба эта была веселая и жизнерадостная, полная надежд, совсем не похожая на отчаяние диссидентского движения, где и пили только “за успех нашего безнадежного дела”.
Еврейское дело не казалось безнадежным даже до начала исхода. Веселый дух бурлил вовсю. Мы собирались на Лимане близ Одессы, на Рижском взморье, в лесах Подмосковья, радостные, как скауты и приветливые, как поклонники Кришны. Наше движение обладало всей прелестью религиозной секты и национально-освободительной борьбы, и мне, сыну шестидесятых годов, это было так же близко, как моим сверстникам, бунтовщикам Парижа и Беркли, – национально-освободительное движение Юго-Восточной Азии и религиозные секты Индии. Нет, конечно, еще ближе – как будто я сам оказался вьетнамцем и индусом, если уж продолжать параллель.
