— И вы об этом знали? — напустился Степан Ильич на свою спутницу. — И не сказали?
— Я думала, вы знаете, — оправдывалась Наталья Сергеевна.
С запоздалым раскаянием подполковник покрутил головой. Разумеется, если бы он знал о боевом прошлом этой женщины, он совсем иначе относился бы к ней на теплоходе. И он, и Барашков.
Бывшая летчица танцевала с приземистым мужчиной, достававшим головой ей до плеча. Коротышка кавалер церемонно держал руку своей дамы вытянутой далеко в сторону.
— Партнера ей повыше надо, — заметил Степан Ильич.
— Это Митасов, — сказала Наталья Сергеевна.
— Что вы говорите! Это он такой вот? Я почему-то представлял его совсем другим.
— Подождите, они сейчас подойдут.
Сомкнув мехи, инвалид скинул с плеча ремень аккордеона и стал закуривать. Танцующие пары распались. Митасов учтиво наклонил голову и поцеловал своей даме руку.
— Ага, и вы? — захохотала бывшая летчица, протягивая подполковнику руку. — Все в сборе, не хватает только этого противного лысого грубияна.
— Кого это вы так? — посмеивался Степан Ильич.
— Кого, кого! Будто не знаете!
— Василия?! Да ну, какой же он противный!
Закуривая папиросу, летчица отогнала дым от ребенка и сняла с языка табачную крошку.
— Дело вкуса.
Легкая необидная пикировка напомнила Степану Ильичу шумную, праздничную жизнь на теплоходе. А что, если разобраться, славное было время! И чего они рвались домой? Не умели ценить, а теперь вот кайся, вспоминай…
У низенького плотненького интенданта, чисто выбритого, с редким зачесом через матовую лысину, из кармана пиджака выглядывал уголок белейшего платочка. В компании, где все были связаны общими воспоминаниями, он чувствовал себя стесненно. Несколько раз Степан Ильич поймал на себе его боковой взгляд. Сам он не мог побороть в себе того чувства, с каким боевые офицеры относятся к тыловикам.
Покуда женщины о чем-то перешептывались, Степан Ильич повернулся к интенданту.
— Я и не представлял, — признался он, посмотрев вокруг, — что здесь так… уютно.
Тот откликнулся охотно:
— Мы здесь как контрабандисты. Чтобы никому не мешать, не портить вид.
Поговорить, однако, им не дали: инвалид, поправив на плече ремень аккордеона, заиграл снова, и пары, одна за другой, потянулись в круг.
Мелодия заставила Степана Ильича насторожиться.
— Постойте, что это? — спросил он.
Торопливо докуривая папиросу, бывшая летчица подмигнула:
— Неужели не узнали? «Брызги шампанского».
— Совершенно верно! Неужели все еще живет? Ай-яй-яй! Мы же еще мальчишками…
Сильным щелчком летчица послала потушенный окурок далеко в сторону, в кусты. Ее ждал Митасов. С загоревшимися глазами Степан Ильич вдруг опустил ребенка на землю.
— Может быть… и нам? — предложил он Наталье Сергеевне и показал на круг. Вся его фигура ждала ответа.
— А Алешенька?
— Товарищей попросим! — убеждал он. — Поглядят.
— Конечно, конечно! — враз откликнулись и летчица, и бывший интендант. — Что за вопрос!
— Тогда с удовольствием! — И Наталья Сергеевна, приподняв локти, подождала, когда партнер ее обнимет.
— Бабушка! — закричал малыш.
Кое-кто из танцующих рассмеялся. Наталья Сергеевна обернулась и погрозила внуку пальцем.
С трудом попадая в такт непослушными ногами, подполковник близко у своего лица увидел мелкие веснушки, усыпавшие нос Натальи Сергеевны. Это пустяковое открытие вызвало у него такую волну нежности, что ему захотелось склониться еще ниже и закрыть глаза. «Все-таки эти танцульки… в них что-то есть».
— Последний раз, — признался он, шепча ей в самое ухо, — я танцевал до войны.
— А после войны? — Наталья Сергеевна задорно отстранилась. — Никогда не поверю!
— Представьте себе, ни разу. Стеснялся. Считал себя стариком. Старым стариком…
Она еще раз откинулась, желая разглядеть его получше, и протянула с лукавой укоризной:
— Степа-ан Ильич!
— Да, да, уверяю вас. В тридцать лет. Черт знает что!
На некоторое время они умолкли, старательно ловя движения друг друга и попадая в такт старой неумирающей мелодии. Несколько раз Степан Ильич прикасался щекой к гладко причесанной голове, задерживал это мгновение и опускал ресницы.
— У меня на фронте, — стал рассказывать он, — был водитель, прекрасный парень. Никита Лесовой. Тоже Никита… м-да. До сих пор помню. И знаете, погиб по-глупому, дурацки! Я сейчас вспомнил: тоже танцы были. Ну, сами понимаете: солдаты, немочки, аккордеон — все как положено. И Никита весь начищенный, молодой, красивый — загляденье парень! И надо же — пацан, щенок из «Гитлерюгенд». Из парабеллума. Прямо в голову, в лицо. В упор!.. Хоть бы солдат был, а то очкастенький такой, ручонки тонкие, шея из воротника, как из хомута… И — вот!
