– Да. Завтра, – пообещал Доминик.
Арчи расплылся в улыбке:
– И мы снова будем играть в лошадок?
Доминик тоже широко улыбнулся – совсем как сын:
– И мы будем играть в лошадок.
– Ты мне нравишься, Доминик.
– Ты мне тоже, Арчи. Арабелла сжала губы, пытаясь подавить упорно подступающие рыдания.
Она отвела Арчи в большую спальню рядом с ее собственной, которая, следуя указаниям Доминика, была спешно превращена в детскую. Там расположилась с книгой миссис Тэттон, не поддавшись на уговоры сидеть в одной комнате с герцогом. С мрачным видом она отложила роман и взяла Арчи за руку. Арабелла пыталась что-то сказать матери, но та отвернулась, не желая слушать.
Когда Арабелла вернулась в гостиную, Доминик пристально смотрел в пустой камин, погруженный в раздумья. Он не оглянулся до тех пор, пока она не закрыла за собой дверь.
Его окутал туман страдания. Доминик излучал гнев, смешанный с разочарованием и грустью, которые поселились в его глазах. Казалось, даже воздух пропитан сожалением об упущенных возможностях.
Наконец заданный вопрос поразил Арабеллу в самое сердце.
– Почему ты скрывала от меня Арчи, Арабелла?
– Ты сам знаешь. Я верила, что ты отъявленный негодяй.
– Несмотря на это, какой мужчина, даже негодяй, которым ты меня считала, не полюбит собственного сына, не захочет позаботиться о нем? Ты должна была сказать мне! – Он нервным движением взъерошил волосы. – Черт возьми, Арабелла, Арчи – мой сын! Неужели у меня не было права знать об этом?
В сердце снова шевельнулись сожаление и чувство вины.
– Я не думала о твоих правах и не считала их важными. Моей единственной целью было защитить Арчи.
– Защитить его от меня? Проклятье! Интересно, что, по твоему мнению, я мог сделать с ним?! – На лице Доминика было написано страдание.
– Весь Лондон считает тебя распутником и повесой, Доминик, человеком, который не задумываясь берет то, что хочет. Ты богат, обладаешь властью, ты герцог, наконец. Я бедна, не имею ни связей, ни положения в обществе. Ты нашел меня в борделе. Я боялась, что ты заберешь у меня Арчи. – Арабелла зажмурилась, словно даже мысль об этом пугала ее. – Доминик, ему всего пять лет, он еще маленький. Ему нужна любовь, а не присмотр незнакомцев, которым нет до него никакого дела, если не считать получаемого каждый месяц жалованья.
– Я ни за что не попытался бы забрать его у тебя.
– Но я этого не знала.
– Сколько раз я приходил сюда, сколько раз мы занимались любовью, и все это время ты прятала моего сына на чердаке!
Арабелла беззвучно охнула:
– Ты говоришь так, словно я затеяла целый заговор! Но все ведь не так, Доминик. Я люблю Арчи. Я бы жизнь отдала, чтобы защитить его. Да, я продала себя ради сына, но ты, Доминик Фернекс, ты купил меня! И не смей осуждать за это!
– Если бы ты рассказала мне об Арчи, это бы все изменило.
– А что было бы по-другому? – воскликнула Арабелла. – Прошлое? Тот факт, что ты заплатил миссис Сильвер, чтобы переспать со мной? Купил меня у нее? Сделал меня своей любовницей?
Он содрогнулся, словно жестокие слова причинили ему боль. Но Арабелла не могла остановиться – она хотела, чтобы он понял.
– Я верила, что ты тот, кто разбил мое доверие и мое сердце, бросил меня, когда мне было всего девятнадцать лет, оставив опозоренной, незамужней, беременной. Человек, решивший купить меня для удовлетворения своих низменных желаний. – Она безжалостно смотрела ему в глаза. – И что, ты считаешь, будто я отдала бы Арчи человеку, которому не доверяла? На которого злилась и даже не испытывала симпатии, считала безжалостным, надменным эгоистом, способным причинить боль кому угодно? Какой я тогда была бы матерью для нашего сына, Доминик?
– Я понимаю твои мотивы, Арабелла, но…
– Никаких но! – Должен же он понять. – Я сделала то, что должна была, ради Арчи. Я всегда буду поступать ему во благо, защищать его, что бы ты ни говорил.
Они посмотрели друг на друга.
– Ты вообще рассказала бы мне о его существовании, если бы правда не выплыла наружу?
Смогла бы она сделать это?
– Не знаю, – честно ответила Арабелла. – Я почувствовала, что между нами многое изменилось. И, несмотря на все, что, как мне казалось, совершил, ты по-прежнему мне не безразличен. Более того, возможно, ты чувствуешь то же самое.
