– А я… тебе, Никола, доложу и покажу. Потом. Если захочешь, – добавил Векшин.
Николе ничего не оставалось делать, кроме как поддержать рифму-импровизацию:
– Ну, что же, очень рад. А теперь я ухожу, ухожу, ухожу…
Векшин оторвал галантного Губанова от руки Елены и подтолкнул вслед остальным. Сам также поцеловал руку хозяйки (и не более!), надел шляпу и кивнул в стиле «Честь имею!». Дверь за собой закрывать не стал.
«Итак, пункт номер два. Какая я молодец!». Цезарь сделал на полу приличную лужу и победоносно смотрел на хозяйку. «Так-с, еще один подопечный на мою голову. Придется обеспечить ему кормежку и легальное существование в гостинице. Ладно, обэтом я подумаю завтра». А сегодня, убирая за Цезарем лужу, и моя в ванной бокалы, Лена думала о другом. И мысли были весьма противоречивые. Во первых, Векшин вырисовывался, хоть и не всегда идеальным, но вполне симпатичным мужиком. Собачку вот принес, и в кино, несмотря на ревность, все же снял. Да и ревность – вполне человеческое чувство. «Интересно, если бы не вся это ведьмовщина, а я бы в отпуске здесь оказалась – все бы так же вышло? И чем бы закончилось? И стала ли бы я из-за него так стараться, если бы не сладкая месть в конце? Он-то, сам как этот щеночек, и не подозревает за мной задних мыслей. Наивный! Прямо жалко будет его так расстраивать!»
Векшин у себя в номере вскоре оставил попытки уснуть. Его «проклятые вопросы» сводились сегодня, в основном, к ромашковой дилемме: «любит – не любит».
XIII. Если друг оказался…
– Слушай, Кульман, ты женщин любишь?
– Конечно. Очень. И давно.
– Да не об этом, Илюха. Я не либидо имею в виду. Можешь ли ты им верить и прощать их?
Разговор проходил в конторе у Кульмана в самом начале рабочего дня. Илья Семенович, далеко не впервые «исповедующий» своего младшего товарища, поудобнее устроился в кресле.
– Ну, во-первых, Паша, любить надо Родину и Бога, а во-вторых, я все это уже где-то слышал.
Векшин то ли хмыкнул, то ли вздохнул. Он ввалился к сыщику с решительным выражением лица и заявил, что ему, как всегда, срочно нужна квалифицированная помощь. А потом предался отвлеченным рассуждениям.
Дело в том, что накануне вечером, когда усталый и недовольный прошедшим съемочным днем Векшин подъезжал к гостинице, ему было видение. Из дверей «Аркадии» выходила замечательная пара. Он, высокий, представительный и, судя по всему, очень крепкий физически мужчина, – и она, красивая молодая женщина, на которую нельзя было не обратить внимания. Векшин и обратил. После наведения фокуса, ему стало совершенно ясно, что эта эффектная дама ему хорошо знакома. Елена Николаевна, очевидно, собралась провести вечер вместе со своим спутником. Она была в самом прекрасном расположении духа и весьма изящно держала под руку сияющего довольством и благополучием мужчину. А тот что-то с улыбкой ей оживленно рассказывал. Векшин вышел из машины только тогда, когда эта красивая пара уже повернула за угол.
– Семеныч, можешь разузнать, откуда взялся этот детина? Кажется, в твоей конторе такие дела принимаются к производству… – наконец сформулировал свой заказ Векшин.
– Да-с, Павел, и думать не думал, что моим клиентом в таком деле когда-нибудь станешь ты. Большая честь! – сказал Кульман.
– Да пошел ты… – сказал Паша.
– Ладно-ладно, вечером позвоню тебе, ты только не суетись!
В последние дни Векшин почти не видел Елену. Разумеется, здесь сказывался и накал последних съемочных дней, но, самое главное, Паша пока не мог решить окончательно и бесповоротно, в какой же все-таки тональности ему следует общаться с этой «незаурядной» (определение Кульмана) женщиной. А поскольку Павел Артемьевич Векшин терпеть не мог любые двусмысленные положения… Елена Николаевна, впрочем, на встрече не настаивала.
Звонок Кульмана застал его в гостинице. К этому времени Паша взял у своего приятеля, обладателя хорошего вкуса и спорной профессии несколько кассет со старыми фильмами. Кинокритик Лева Шульгин, также как и он, любил советское кино времен оттепели и американскую классику с Хэмфри Богартом. Векшин уже встретил «Весну на Заречной улице» и как раз собирался в «Касабланку».
