— Ты ж нормальный мужик! Я же вижу. На хер тебе туда? Какие вы делегаты? Нормальные парни! Вечером поддадим! — Санчо, пластая Пеку, чуть не рыдал!
Да, Пекин «диагноз» бесспорен. Не замаскируешь! «Несмываемое пятно труда». Такие не ходят тут. Одно его появление исказит радостную картину. И с топчанами мы прокололись. Делегаты лежаки не будут таскать. Как правильно Санчо сказал: «Не той крови». И точно Пеку засек. Завидую Пеке.
— И то! — Пека, все же аккуратно уложив Санчо в «бересклетъ въедливый», вылез. — Ладно, пошли. Ты, Санчо, не журись. Боевой опыт придет.
— Пека, ты! — вдруг Гуня явился. И словно впервые старого друга увидал, горячо впился смачным поцелуем в него. — Друг ты или кто? У меня к тебе огромная просьба... Мама приехала.
Она не только мама, я бы сказал...
— Умоляет, просит черешни! Она ж из Крыма сама. Только ты!
«Вот пусть и сходит сама», — такого я ждал от Пеки... но от него всегда надо большего ждать.
— Смогем! — ощерился Пека. После затишья у него бурю жди!
— Денег дать?
— Обойдемся.
— Ты-то как раз мне нужен! — Гуня меня ухватил.
— Я не только тебе нужен! — Вырвал руку, Пеку догнал. — Да, это не наш электорат! — сказал ему в утешенье.
— Наш электорат под землей! — произнес он грозно.
Как это понимать?
На рынок, однако, вышли. Мужественно миновали россыпи снетков. Подошли к черешне.
— Ну что, берем? — спросил я.
— Не хочу тут брать. Одни абреки торгуют. Ростят-то не они!
Не совсем это так... но с ним сейчас лучше не спорить.
— Диета мне приписана! — вздохнул он, оглядывая ряды. — Стол номер два! А я ем... все, что не приколочено! Пошли!
— Тут где-то Казачий рынок есть, — я вспомнил спасительное. Хотя казаки с ним тоже обошлись неласково... но все ж... — Вон стрелка-указатель. Давай.
Долго патриотично шли с ним на Казачий рынок, согласно указателям, через долы и овраги, грязные слезы утирая. Дым уже вполне явственный! Потому и тело, наверное, чешется. А я думал: из-за пиявок.
— В горах лес горит, — хмуро пояснил Пека. — Возле винсовхоза бывшего. Виноградники жгут — ну и лес загорелся.
— Да, умно...
— Ну что? Хорошо тебе? — оскалился он.
— Хорошо, но душно.
— За Митьку переживаю я, — Пека говорил. — Больно горяч, наивен... Тонкая кожа! У меня-то кожа дубленая.
— Поздно уже... кожу ему дубить, опоздал, — вырвалось у меня.
— Они еще, небось, из-за дыма в аэропорту сидят, — простонал Пека. — Да что изменишь-то?
На плоском холме нас встретило кладбище. Куда ж нам без него! Двое оборванцев, уйдя уже по пояс, рыли могилу. Третий — небритый, мордастый, видимо бригадир, — стоял, опираясь на лопату, и злобно высматривал кого-то. И Пеку сразу признал.
— Где же ты шляешься, собака?! — заорал. Сунул Пеке лопату... и тот покорно почти начал рыть. Пришлось вырвать силой лопату.
— Другой это, — бригадиру пояснил.
— Надо же, а как вылитый.
Этот везде свой... кроме палаты депутатов.
«МОРЯК ЗАПОЛЯРЬЯ» возник. Шли через его территорию.
— Прям сплошное Заполярье тут, — Пеке сказал. — Как бы не замерзнуть.
— В Заполярье не замерзнешь! — рявкнул он. Спорный тезис. Но для них это, видимо, постулат. Шли мимо столовой.
— Стоять! — красномордый капитан в парадной форме нарисовался в окне. — Право руля!
Вошли в гулкое помещение. Слепят мундиры, нашивки и ордена. Желтеет коньяк.
— Товсь!
Приготовились.
— За День славного Военно-морского флота... Залп!
— Спасибо, спасибо, — я пытался уйти. У нас вроде другие задачи...
— Товсь!
— Спасибо... но мы вроде не моряки...
— Сухая мандежь! — резко он возразил (для расшифровки надо бы глянуть в военно-морской словарь). — Кто не моряк? Пека не моряк? Да он все наши лодки кормит, без него бы от стенки не отошла ни одна! В отсеках у нас свой человек! За кормильца нашего... Залп!
Тут уж нельзя было отказать. Тем более что и я вспомнил вдруг, что по первому диплому своему — инженер-акустик подводных лодок. Гордость пришла.
— Кормит нас, — хохотал красномордый. — Плохо одно — для лодок «еда» лучит сильно, так что у нашего Пеки теперь прибор только на полвосемнадцатого всегда!
Как почти моряк я, к сожалению, знал, что «полвосемнадцатого» означает «всегда вниз».
