— Все, позняк метаться! — Пека с окна схватил банку с оставшимися пиявками, размахнулся... но творить безобразия в рабочем помещении директору ни к чему. — Идем.
— Куда?
Куда — неважно, важно успокоить его!
— В болото их!
— Но они-то виноваты чем?
Спокойно, спокойно!.. У меня нервов нет. Проблемы лишь у других — должен их устаканивать.
— Может, кому другому пригодятся? — предположил я. Аргумент подействовал. Пека поставил банку. Часть гуманизма все-таки проявил. И «фершал» оживился.
— Там, — сказал, синея глазками, — ждет один...
— Разберусь! — отчеканил Пека.
В сыром садике на скамейке развалился мужик. К блаженству готовился: щурился, сладко почесывался весь. Рубашка на пузе распущена. Ботинки на голую ногу, без шнурков... Даже завидно. Вольготно живут! Увидел нас — и глазки сразу сделались стальные.
— Вы хто?
— Курортную книжку! — Пека неподкупную руку протянул.
— Так мы с Трофимычем...
— Забудь про него! — Это я рявкнул. Тоже «заступил».
— Что там у тебя? — Пека строго указал на мешочек возле ботинка. Мешочек был поднят.
— Сушеный снеток.
— Сыпь. У тебя есть во что? — Пека ко мне обернулся.
— А то!
Я тоже понимаю свой пост! Как чувствовал: уходя с виллы, пакетик захватил. Урвал я его на одной литературной премии... То есть премия другому досталась, а я зато пакетик урвал!
— Шурши, шурши! — нагло говорил Пека, когда тот вопросительно прерывал сухую струйку. Коррупция полным ходом пошла! — Ладно, иди. — Пека наконец насытил свой взгляд. Взяткодатель ушел в пиявочную. — Да... — Пека зачерпнул горсть, пристально вглядывался в рыбешек, решив, видимо, внести лирическую составляющую. — Самая моя еда! Голодно жили, а у соседки в сенях стоял мешок снетков. Зачерпнешь на ходу — и после хрустишь полдня. Солененькие! — напряженно всматривался в эти сушеные запятые. Лицо его исказила мука. Видимо, никак не удавалось ему найти тут свое оправдание. — А эти... злые какие-то! — подбросил их на своей мозолистой ладони. Стыдно в глаза глядеть снеткам!
— Ну почему? — проговорил я. — Вот этот, глазастенький, вроде бы ничего.
— На. Спрячь пока! — Пека протянул мне пакет. Щедро делился криминалом. И так бы мы, может, и жили с ним, не зная отказа, а может быть, даже меры, в пиявках и снетках, но... слишком громкий оказался пакет!
— Что он у тебя — из жести, что ли? — злобно сказал Пека, когда мы пошли.
— Да это снеток такой шумный.
Буквально шагу без грохота не шагнуть! Пека, наверное, думает — я нарочно?
В грязелечебницу с ним зашли — грязь аппетитно чавкала в чанах, шли пузыри. Но грязехранительница суровая оказалась женщина, хоть и привлекательная, — выгнала нас!
— Если б вы были настоящий директор — знали бы, что в грязелечебницу можно входить только в специальной одежде и обуви!
Опозорившись, вышли.
Пошли через мост.
— Эх! — Пека вдруг вырвал у меня пакет, с громким шорохом стал снетков в воду ссыпать. Прощай, коррупция! Но не успел я погрустить толком, как Пека сам вслед за снетками через перила полез — к счастью, запутался.
— Ты куда? Ведь пиявки ж не помогают тебе!
Но он, похоже, не к пиявкам собрался. Боролись с ним. В результате запутались, как в гамаке, висели над бездной... Вот был бы тут Митька, пацан, — он бы нас распутал. А так некому... Пришлось самим.
Стояли на моем берегу, тяжело дыша. Дальше что?.. Ничего? Расстаемся?
— На! — Пека вытащил из кармана заветную тряпочку, развернул. До боли знакомые корявые бляшки: золото-ртуть! — Держи! Тебе жить!
Слезы потекли.
— А тебе?
— Мне своего яду хватает! — гулко ударил в грудь. Звук необычный.
Да, мне жить... Но если лишь на бляшки надеяться — жить недолго. Так не пойдет! Полюбовавшись, завернул бляшки в тряпочку, назад протянул. Пришло, видно, мое время. Пора Пеку поднимать. «Нарисуем!» — как говорили когда-то мы.
— Пошли!
— Куда? — Он пошел неуверенно, но с надеждой.
— Нарисуем!.. Ты знаешь, кто здесь находится?! — я на башню указал.
— Гуня, что ли? — проворчал он.
Реагировал неадекватно!
— Да!
— И чего? — довольно злобно спросил. «Вырубает» Гуню! Ну нет уж! Ни одному своему герою не дам отдыхать!
— Пошли к нему!
— Не вижу наживы! — грубо Пека сказал.
