Однако Марион-А не встала и не пошла к геликару. Казалось бы, она не могла не доложить обо всем Психопропу и должна была принять его предложение. Но Марион-А теперь была непредсказуема. И она отклонила предложение.
— Да, это то, что я обязана сделать, — сказала она уже спокойным голосом. — Я обязана информировать Психопроп, что еще один человек отклоняется от принятой программы.
— Я бы не стал называть это принятой программой, — возразил Маркхэм.
— Почему нет? — вспыхнула Марион. — Как люди трактуют андроидов на свой манер, так и андроиды трактуют человеческие существа — на свой. И мы считаем, что люди тоже запрограммированы, запрограммированы наследственностью и окружением, причем ни то ни другое ими не контролируется. Но вы уникальный экземпляр, Джон. У вас программа двадцатого века, и благодаря этому вы настроены против андроидов больше, чем кто-либо другой.
— Эта дискуссия совершенно бессмысленна, — сказал Маркхэм. — Ты бы лучше ушла. — Он вдруг подумал, что у него может не хватить смелости выстрелить.
— Я не уйду, Джон.
— Что?
— Я не собираюсь докладывать Психопропу. Меня не устраивает возможный результат.
— Бог мой! Да ты понимаешь, что ты говоришь?
— Да. Я признаю, что я предпочитаю предать общество, или андроидов, или мою собственную расу — называйте это как вам угодно, — чем предать индивида, которого… которого я уважаю.
— Марион, ты с ума сошла! Я сошел с ума! Мир, похоже, перевернулся.
— Если мир кажется перевернутым, — сказала Ма-рион-А с неожиданной улыбкой, — то это, может быть, потому, что вы стоите на голове. Или вы создаете совершенно другой мир, Джон. Возможно, вам не следовало пытаться изменить мою программу с помощью такого неуместного способа, как человеческое искусство.
Маркхэм в замешательстве поднялся и стал ходить взад и вперед, не сознавая этого. В какой-то момент он споткнулся, но удержался и не упал. Не заметил Маркхэм и того, что пистолет выпал у него из кармана и некоторое время лежал в траве, стволом к Марион-А, как обвиняющий указательный палец.
Она подняла его. Ее палец оказался на спусковом крючке, и — тоже совершенно автоматически — она стала водить пистолетом вслед за движениями Маркхэма.
Заметив это и поняв, что произошло, он уставился на ствол пистолета, из которого только что собирался уничтожить ее.
— Как, черт побери, он к тебе попал?
— Бедный Джон, — сказала Марион-А странным тоном. — Вы не очень эффективны. Если вы хотите стать Беглецом — и остаться живым, — вам надо больше внимания обращать на детали.
— Я думаю, будет лучше, если ты вернешь оружие мне, — осторожно сказал он.
— Почему же? Вы собирались из него застрелить меня, я думаю. Почему бы мне не воспользоваться им против вас?
— Марион, давай прекратим эти глупости. Отдай мне пистолет.
Она продолжала крепко сжимать оружие.
— Сядьте, Джон. Если бы я побольше знала о человеческих ценностях, я бы смогла решить, что лучше: застрелить вас или нет — ради вас же. Но я о человеческих ценностях почти ничего не знаю, а теперь не могу полагаться даже на свою программу… Я не знаю, смогут ли существовать свободные люди, Джон. Но иллюзия кажется убедительной. Вот ваш пистолет. Теперь ответственность опять легла на вас.
Она протянула оружие. Маркхэм взял его, посмотрел и бросил рядом с корзинкой для ленча.
— Несколько минут назад, — сказал он, — ты призналась, что я стал для тебя важнее, че… чем твой долг.
— В это трудно поверить, — подтвердила Марион-А, — но это правда.
— И что бы я ни предпринял, ты не будешь мешать мне?
— Вы можете выразиться более определенно, — сказала Марион. — Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам. — Она засмеялась. — Наверное, я первый андроид-Беглец, Джон. Это нечто такое, что вам, возможно, не понять…
— Это нечто такое, что не понять никому, — сказал Маркхэм, чувствуя неясную волну облегчения. — Я боюсь, что ты больше не мой персональный андроид, Марион. Ты мой личный друг.
— Скажу вам еще одну важную вещь, Джон, — вставила она. — Я бы хотела, чтобы вы знали, что вся имеющаяся у меня информация приводит меня к заключению, что Беглецы проиграют.
