— Чудеса всегда случались, — весело заметил он. — Андроид, который поддерживает пропащее дело. Этот факт ты наверняка не включила в свои расчеты.
— А также, — добавила Марион-А с неподвижной улыбкой, — я не сделала достаточного допуска на вашу программу образца двадцатого века!
Маркхэм слегка поежился и посмотрел на покрасневшее солнце, которое уже давно клонилось к закату.
— Давай-ка уберем остатки ленча, — он посмотрел на развалины. — Я бы хотел рассказать тебе, как выглядел этот коттедж сто пятьдесят лет назад. А потом, я думаю, нам надо отправляться назад, в Лондон. Поскольку ты тоже решила нарушить закон, Марион, я могу себе позволить остаться полууважаемым гражданином еще на некоторое время.
Он подошел с ней к развалинам и начал рассказывать, как все было, когда они с Кэйти провели здесь две незабываемые недели. Пока он говорил, коттедж словно вернулся к жизни, привидения стали осязаемыми. Он видел Кэйти и себя, счастливых, не думающих о неизвестном будущем, в том, далеком мире. Он видел двух влюбленных — двух знакомых незнакомцев, — валяющихся на песке, купающихся в море, в объятиях друг друга на жесткой постели в крошечной комнате, которая тогда казалась им роскошней, чем легендарные пещеры Востока.
Ему вдруг пришло в голову, что он больше не Джон Маркхэм, который создал все эти промелькнувшие миражи. Он тоже стал призраком. Только другим. И двадцать второй век был просто другим миром призраков, который, в свою очередь, медленно уплывет прочь в непроницаемые туманы времени.
Эта мысль породила чувство глубокого и горького одиночества. Но, посмотрев на Марион-А, он понял, что и она тоже будет теперь одинока. И ее одиночество будет еще огромней, чем можно представить. У него, по крайней мере, оставалось прошлое, у нее же прошлого не было, и она не могла надеяться на будущее, в котором можно было бы ожидать мира, или счастья, или любви.
— Пора возвращаться в Лондон, — мягко сказал он. — Много о чем необходимо подумать — и хотелось бы сделать это в удобном месте. Хочешь я сяду за руль?
Марион-А покачала головой:
— Я все еще ваш персональный андроид, — сказала она.
На обратном пути они начали обсуждать планы на будущее. Во время разговора Маркхэм с удивлением понял, что изменение в их отношениях произошло основательное. В первый раз они говорили свободно и легко, как друзья, как равные. Груз его неосознанного неприятия исчез, и он мог воспринимать Марион-А такой, какая она есть, — не женщина, не машина, но просто живое создание, способное на верность и дружбу.
Они решили, что ничего серьезного и полезного не выйдет, если Маркхэм откажется от гражданства или если Марион-А перестанет играть роль нормально запрограммированного персонального андроида раньше, чем это будет совершенно необходимо.
Поскольку Марион-А должна была входить в контакт с Психопропом, если у нее появится какое-нибудь важное сообщение, она решила, что сделает несколько сравнительно безобидных докладов о поведении Маркхэма, и в то же время постарается получить какую-либо информацию, которая сможет оказаться полезной Беглецам.
Однако самым главным для них в настоящий момент было установление надежной связи с Беглецами. Пока они летели к Сити, Маркхэм чуть не вывихнул себе мозги, пытаясь придумать, как быстрее найти контакт с Проф. Хиггенсом. Пол Мэллорис предложил свои услуги для налаживания связи, но сейчас все его силы были направлены на то, чтобы избежать встречи с психиатрической командой, которая, несомненно, все еще охотилась за ним.
Вскоре выяснилось, что Маркхэму не стоило ломать над этим голову. Когда они вернулись домой, в Найтсбридж, он нашел простой запечатанный конверт в ящике для корреспонденции. Вскрыв его, он вынул листок бумаги и прочитал краткую, но содержательную строку:
«Макбет» — акт первый, сцена первая.
Некоторое время тому назад Маркхэм приобрел старый, истрепанный том Шекспира. В двадцатом веке он прочитал не так уж много пьес, а посмотрел и того меньше, зато в этом столетии вынужден был искать спасения в том, что он называл «домеханизи-рованное искусство».
