— Это все, что мы хотели узнать. Подождите. Попробуйте все, что вам будет предложено этим миром, Джон. Я думаю, хорошего вы найдете мало. Вот тогда мы сможем вас использовать. А за это время вы нам вреда причинить не сможете, потому что «Забытьин» полностью сотрет наш разговор в вашей памяти. Мы воспользовались им только чтобы проверить, как вы будете реагировать. Лично я думаю… — Он остановился.
Маркхэм поднес руку к голове и, казалось, старался поддержать ее. Он напряженно посмотрел на Пола Мэллориса:
— В комнате темнеет.
— Не волнуйтесь, «Забытьин» начал действовать немного раньше. Вы отключитесь примерно на пятнадцать секунд.
Маркхэм слабо улыбнулся.
— Прелестная интерлюдия, — пробормотал он; потом его голова откинулась, и он обмяк.
Он пришел в себя и увидел, что Шона Ванделлей подносит чашку с темной жидкостью к его губам. Черный кофе. Он отпил немного, проглотил и сел.
— Дорогой, — радостно сказала Шона. — Мы свиньи, ну и свиньи! Вы, должно быть, ужасно устали, потому что просто закрыли глаза и заснули. Чуть на нас не легли. А может, вы сочли нас скучными, ужасно скучными?
— Вот черт, — сказал Маркхэм. — Мне очень стыдно. Никогда раньше со мной такого не случалось. Может быть… мне что-то странное снилось — почему-то яйца… кажется.
— Интересно, — сказал Пол. — Мне кажется, Фрейд был очень популярен в ваше время. Старик был фантастичен как аналитик, но он был просто золотой жилой буквальных сопоставлений, типичный невротик девятнадцатого века с ложной программой. Кто знает — он мог бы стать легким лирическим поэтом с правильным стимулом. В ближайшие дни послушайте «Сонет для шизо». У меня также есть записи…
— Если вы не возражаете, — нетвердо начал Маркхэм, — я полагаю, мне надо идти домой. У меня был тяжелый день.
— Дорогой Джон, — замурлыкала Шона. — Мы беспредельно жестокие, да и совсем глупые. Конечно, ты устал. Это же первый день после санатория. Может быть, завтра… Возможно, вечером?
— Возможно, — сказал Маркхэм.
Она проводила его до двери. Он вспомнил, что договаривался еще об одной встрече.
— Пока, приятель, — сказал Пол Мэллорис. — Освободите свою психику.
Маркхэм выдавил бледную улыбку и отправился в свою квартиру. Его не покидало чувство, будто он что-то должен вспомнить. Что-то очень важное, что пряталось в самой глубине его памяти. Может быть, завтра удастся вспомнить.
Ему необходимо было отдохнуть. Был уже седьмой час, а в десять тридцать (двадцать два тридцать! Сверим часы, джентльмены) предполагалась встреча с загадочной Вивиан Бертранд.
«Боже мой! Ну и денек! — подумал он. — Чертовский день!» Двадцать второе столетие, казалось, мстительно затягивает его.
Вернувшись, он обнаружил, что Марион-А сменила кофту и юбку на лыжный костюм бутылочно-зеленого цвета. Несмотря на строгие линии, костюм придал ей удивительно женственный вид.
— Я иду спать, — кротко сообщил он. — Если не проснусь через три часа, разбудите меня.
— Да, сэр.
— Я же просил называть меня Джоном.
— Прошу прощения, Джон.
Ему показалось, что в ее голосе прозвучала нотка обиды. Но это было глупо. Разве андроид может обидеться?
В спальне он быстро скинул одежду и бросил ее беспорядочной грудой. Постель была приятно теплой. Марион-А постелила ему термоодеяло.
Он находился в великолепном магазине игрушек. Стены там были из прозрачного пластика, а потолок — из черного бархата, усеянного остроконечными звездами. Он стоял перед большим прилавком, на котором раскинулся Лондон — картонный город, украшенный волшебными огоньками, блестками и разноцветными стеклянными лампочками.
За прилавком стоял Дед Мороз в красной шапке и с большим мешком. Лицо у него было какое-то вялое, помятое; голосом Проф. Хиггенса он сказал:
— Веселого Уничтожения, мой мальчик, и счастливого невроза!
— И вам того же, — вежливо ответил Маркхэм.
Дед Мороз смахнул крокодилову слезу.
— По секрету, — сказал он. — Все мои северные олени никуда не годятся.
— Почему?
Дед Мороз затрясся от смеха:
— Боюсь, что все они прирожденные Беглецы, сынок.
Маркхэм почувствовал прилив вселенского милосердия.
— Мир Земле, — убежденно сказал он. — Доброй воли всем андроидам.
