— Почему же люди терпят подобное положение?
— Они соглашаются с этим, ибо считают, что другого выхода нет. Только — Анализ.
— А как дела с движением сопротивления?
— Я к этому и подхожу, — сказал Пол. — Каждый может отказаться от Анализа. Но тогда человека исключают из Индекса; а его персонального андроида, если он его вовремя не поломал, перепрограммируют, чтобы тот выследил своего хозяина и вызвал психиатрическую команду. Тот, кто пытается помочь, тоже подлежит тестированию и в конечном итоге Анализу.
Маркхэм криво улыбнулся:
— Я уже слышал о Беглецах, одного даже встречал.
Пол Мэллорис напрягся:
— Кого?
— Может быть, я вам скажу когда-нибудь, но не сейчас… Между прочим, сколько их?
— Никто не знает, кроме Психопропа. В любом случае их, вероятно, больше, чем пятьсот, но меньше тысячи.
— Я думаю, у них есть что-то вроде организации, — предположил Маркхэм.
— Верно. Около семидесяти процентов людей являются приверженцами свободного общества и хотят сами отвечать за свои поступки.
— Но они мало что могут против сотни тысяч андроидов и тридцати тысяч пассивных человеческих существ, так?
Пол Мэллорис улыбнулся:
— Я вижу, вы уже уловили суть проблемы. Но Гораций удержал мост, Леонид удержал проход, а Давид убил Голиафа.
— Аналогии вряд ли годятся.
— Почему же? Годятся — психологически. Я — психоисторик, между прочим, когда не прикидываюсь в своей публичной роли апокалиптического поэта.
— Значит, андроидам не удалось заставить вас совсем не думать?
Тем временем Шона налила выпивку в три бокала. Один она предложила Маркхэму.
— На этот раз совсем безопасно, — сказала девушка извиняющимся тоном.
Он взял стакан:
— Спасибо. Странно, но я совсем не беспокоюсь.
— Нет, андроиды не отучили меня думать, — сказал Пол. — Моя мать умерла, когда я родился, а отец — когда мне только исполнилось три года. Меня вырастили андроиды — нянчили, кормили, одевали, дали образование. Они заботились обо мне очень хорошо. Я должен был бы вырасти замечательным гражданином. Но не вырос.
— Почему?
— Андроиды могут присматривать за ребенком, но не могут любить его. Поэтому сперва была просто обида, а потом она обострила мое критическое мировоззрение. И вместо того чтобы принимать мир таким, какой он есть, я начал задавать вопросы.
Маркхэм посмотрел на Шону:
— А как с вами?
Она улыбнулась и положила руку на плечо Пола:
— Это он заразил меня. Я просто была несчастлива и боялась признаться в этом. Я думала, что со мной что-то не в порядке. Пол убедил меня, что это не так.
Маркхэм неожиданно рассмеялся:
— Пятьсот Беглецов и пара идеалистов против всех.
— Есть и еще люди вроде нас, — сказал Пол. — Их много, может быть тысяча. Они ждут примера или лидера.
— Теоретически, я бы поставил свои деньги на андроидов и систему.
— А практически?
— Практически, — осторожно сказал Маркхэм, — я думаю, что вы можете найти лидера.
Пол посмотрел ему в глаза:
— Я полагаю, что мы его уже нашли.
— Кого?
— Вас.
Наступило тягостное молчание. Шона рассматривала свой бокал, не поднимая глаз на Маркхэма.
— Я считаю, что вы сумасшедшие, — наконец сказал он, — если решили, что я соглашусь и что моя кандидатура — лучшая из всех. А если я не захочу, тогда что — спаси, Господи, человечество? Я еще даже не определился в этом мире. У меня не такой образ мыслей, как у вас. Я принадлежу другому веку. Я…
— Именно поэтому вы и подходите, — вмешался Пол. — Вы из того века, когда люди полностью полагались на самих себя.
— И каких дел натворили, — горько сказал Маркхэм.
— Не в этом суть. Ваша ценность в символе, архетипе. Вы Спасенный: человек, который верит в так называемую примитивную семейную жизнь, в созидательный труд и в человеческую ответственность.
— Вздор! — со злостью сказал Маркхэм. — Я верю в счастье. Все то, о чем вы сказали, и делало меня счастливым. Если я могу быть счастливым при существующих ныне условиях, то я постараюсь им быть. Я не влезал специально в эту ловушку в морозильной камере, чтобы организовать вашу ничтожную революцию.
— Предположим, вы не сможете быть счастливым?
— Вот тогда и подумаю.
Пол Мэллорис, кажется, был доволен.
