Завтрак ожидал его в гостиной; завтрак и Марион-А.
— Доброе утро, сэр. Вы выглядите намного лучше после сна. Может быть, когда вы позавтракаете, вам захочется немного побыть на солнце. Сегодня чудесный день.
Он посмотрел на льющееся в окна солнце. Солнце и голубое небо — чудесные вещи, почти вечные. Он почувствовал в себе слабое шевеление жизни. Так много потеряно, но все-таки он живой.
Вдруг его взгляд упал на вещи, лежащие на столике для завтрака. Его бумажник и связка ключей, зажигалка и крошечный белый слоник, которого они с Кэйти вытянули из крекера на последнем Рождестве.
У него подогнулись колени… Потом он понял, что Марион-А помогает ему сесть на кушетку.
— Черт, — зло сказал он. — Я слабее котенка. Как… как эти вещи попали сюда?
— Я подумала, что вы захотите получить их, сэр. По сентиментальным причинам. Очень жаль, и если вы предпочитаете…
— Нет. Вы все сделали правильно. — Он посмотрел на андроида и улыбнулся. — Просто я не ожидал… Не передадите ли вы мне бумажник?
Он посмотрел, на месте ли фотография Кэйти. Она была в бумажнике. Помятая, но не выцветшая. Минуту или две он разглядывал ее, потом протянул Марион-А:
— Пойдите и посмотритесь в зеркало.
Она взяла фотографию, взглянула на нее, потом посмотрела на свое изображение в зеркале.
— Сходство не очень большое, — сказала она. — Ваша жена была красавицей.
— Откуда вы знаете, что такое красота? — хрипло спросил он. — Нет, не отвечайте — вы были запрограммированы с чувством прекрасного. — Он горько усмехнулся.
— Возможно, — сказала Марион-А, — вы находите мою внешность неподходящей. Ее можно перемодели-ровать по вашему желанию.
— Нет необходимости. Мне нужно научиться принимать мир таким, каков он есть. И к тому же поменьше жалеть себя. — Он отложил фотографию. — Ну, так что же на завтрак? Яичница с ветчиной. Господи, мир все еще цивилизован.
Он знал, что его голос звучит слишком жизнерадостно, что он только пытается доказать себе, будто готов ко всему, и это ему не очень удается. Но вскоре и это перестало его беспокоить. «Какой смысл, — сказал он себе, — смущаться из-за андроида?»
Пока он ел, Марион-А неподвижно сидела на той же некрашеной табуретке. Он пытался не обращать внимания на ее присутствие, но тем не менее она все-таки находилась рядом. Может быть, она и была всего лишь сложной машиной, но очеловеченный облик создавал иллюзию личности. Он не испытывал бы дискомфорта, если бы ел перед магнитофоном, камерой или электронным компьютером, но перед Марион-А он ощущал неловкость. Она, конечно, представляла собой сочетание всех этих вещей, однако в то же время являлась и чем-то большим.
Ее целостность была важнее того, из каких частей она состояла… Не совсем машина и не совсем человек. «Интересно, — подумал он, — испытывал бы я такие же ощущения, если бы это был обычный робот?»
Немного погодя ему захотелось поговорить с ней.
— Настанет день, — сказал он задумчиво, — когда андроиды смогут есть.
Марион-А улыбнулась:
— Мы уже это можем, сэр, если необходимо. Большинство андроидов, произведенных за последние десять лет, имеют искусственные желудки. Поскольку у людей прием пищи — функция не только необходимая, но и социальная, решено было создать андроидов, способных, если потребуется, занять место за столом… Вы хотите, чтобы я присоединилась к вам, сэр?
Маркхэм отрицательно помотал головой.
— Что вы делаете с ней? — спросил он.
— С чем, сэр?
— С едой.
— Она переходит в маленький пластиковый пакет, который удаляется, когда это удобно.
— Боже мой! — воскликнул он. — Я полагаю, что способность рожать стоит следующей в списке.
— Я так не думаю, сэр. Небиологический материал более доступен, и фабричное воспроизводство более эффективно.
Он рассмеялся:
— У вас очень слабое чувство юмора.
В ответ она улыбнулась:
— Да я совсем не шутила, сэр.
После завтрака Марион-А вывела его на крышу и усадила в брезентовое кресло, стоявшее на солнышке. Он полагал, что Северный Лондонский Санаторий находится на окраине города, но вокруг, насколько позволял глаз, он видел только лес и поля.
— Где мы? — спросил он. — Я думал, что мы где-то неподалеку от города.
