Последние слова разрезали ножом мою душу пополам. Моя Диана… Она была той кошкой. Скрылась, умирая, чтобы остаться в моей памяти величайшей женщиной. Слезы чуть не брызнули из моих глаз, Че заметил, что со мной что-то не так, но вопросов задавать не стал, просто попросил кота в свои руки. Я отдал животное и сразу же закурил. Добив сигарету, я понял, что Че стал мне очень близок.
Самое интересное, что с тех пор у нас не было возможностей для бесед. Но Че не вел себя со мной по-дембельски, как с другими молодыми. Мы были на равных. Вскоре настал долгожданный день, и поля закончились. Мы быстро свернули все наши палатки, погрузились в машины и поехали обратно в часть. Это был первый раз, когда я ощутил, что возвращаюсь домой. Нет, не в Москву, а в родную казарму, где столь привычный распорядок, умывальники и столовая. Всю дорогу разговоры только и шли о еде. Пища, которой мы плевались до полей, стала казаться дарами из райского сада по сравнению с опухшим от воды рисом и разваренными до состояния теста полевыми макаронами.
Армия делает человека счастливым. По крайней мере, если смотреть на нее с точки зрения буддистских взглядов, утверждающих, что самый простой путь к счастью – это снижение своих требований до минимума. А что нам было надо? Вкусно поесть, поспать, помыться и быть в тепле. Ну и женщин. Однако не знаю, как у других, а лично мое желание становилось все слабее под влиянием круглосуточного мужского окружения. В конечном итоге однажды я понял, что совсем потерял либидо, если только мне не снился какой-нибудь тематический сон.
«Дома» нас ждал вовсе не отдых. Снова зарядки, марш-броски, стрельбы… Но все это было уже привычно и не в тягость. Такое чувство, что всю свою жизнь мы только этим и занимались. Ощущение покоя наполняло меня, я забывал о Москве, об отце, о Лолите. К тому же вскоре у нас начался самый долгожданный период – воздушно-десантная подготовка. В те дни я забыл обо всем на свете. Мы часами укладывали парашюты, чтобы довести процесс до автоматизма, занимались на снарядах, прыгали с макетов летательных аппаратов, разрабатывали голеностоп и учили технические характеристики куполов. Нам проверили здоровье, что стало причиной «печали» многих моих сослуживцев, которые оказались с гайморитом, слабыми коленями и прочими причинами, которые могли сделать десантника не допущенным до прыжков.
И вот, когда осень уже перевалила за свою середину, погрузив целую машину куполов, мы уехали на прыжки. Лишние проблемы и страхи нашего начальства привели к тому, что мы прыгали без оружия. Бывалые контрактники сразу начали нас подкалывать, что, несмотря на прыжки, мы будем всего лишь парашютистами, а не десантниками.
Как описать прыжок? Все дни подготовки меня бил дикий мандраж, в день десантирования сердце вообще выпрыгивало из груди, но когда я попал в самолет, все куда-то улетучилось. В рамке я стоял вторым, а выпускающий долго не давал первому команду: «Пошел!» – поэтому у меня было достаточно времени для того, чтобы с высоты птичьего полета рассмотреть красоты развернувшейся прямо у ног России. Невероятный покой и радость обуяли меня. Я понимал, что нахожусь на той стадии, когда назад уже нельзя, и мне нужно будет всего лишь выполнить, возможно, последний в своей жизни приказ. Но даже эта мысль не вселила в меня страх. Я был настолько поражен видами (тем более, я никогда раньше не летал), что в моей голове четко прозвучала мысль: «Даже если я сейчас разобьюсь, то все равно невероятно рад, что все это – последнее, что я видел в своей жизни».
Именно в ту секунду я и услышал первое в своей жизни: «Пошел!» Как при тренировках на снарядах, я сделал шаг, сгруппировался и нырнул в бездну, прижимая подбородок к груди. Мои глаза были широко распахнуты, я видел стремительно приближающуюся землю, а в голове само собой звучало заученное: «Пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два, пятьсот двадцать три – кольцо!» В этот миг я со всей дури рванул звено ручного раскрытия, забыв сразу же прижать руку обратно, вследствие чего меня сильно крутануло вокруг своей оси, но голос в мозге продолжал считать: «Пятьсот двадцать четыре, пятьсот двадцать пять – купол!». Стропы разматывались, я летел в свободном падении и чувствовал, что от ощущений внутри умираю, и это никогда не кончится. Но внезапно меня оглушила неземная тишина. Подняв глаза к небу, я увидел, что мой купол надулся, как воздушный шар, а сам я, словно пушинка, медленно снижаюсь.
