Че был, как говорили у нас в части, «непробиваем». Способный, сильный и спортивный солдат, но дурной напрочь. Постоянно попадался с алкоголем или курением в неположенных местах, опозданием в строй или просыпаниями – «косячник», «залетчик» были его главные местные клише. При этом по всем спортивным достижениям и стрельбам он был лучшим. За его постоянные нарушения он больше всех бегал, стоял в нарядах и терпел разного рода веселые и не очень армейские наказания. Так, за то, что накануне выезда Че попался старшине с бутылкой дорогущего виски, прямо в курилке перед казармой посреди ночи, бедный чеченец двое суток не спал, сооружая полевое КПП и бегая за всякими поручениями, перемешанными командами: «К бою!»
Кавказец был достаточно жестким по отношению к молодым: постоянно орал, раздавал оплеухи, нагружал работой (подчас своей) – лишь бы держалась дисциплина и организованность. Со стороны это кажется проявлением дедовщины, но под конец службы сам понимаешь, что иначе не получается, а кто-то ведь должен стоять на такой позиции. Че ей соответствовал. Самому ему было не страшно ничего. Он добровольно подставлял голову под удары каской, вызывая всеобщее гоготание, ходил через сутки в наряды и руководил целой ротой, когда командование уходило в запой. Он курил, и у него всегда были сигареты, потому что никто не мог отказать, его в неповторимой манере сказанной фразе: «Дайте сижку». У Че было потрясающее чувство юмора, грамотная речь, знание двух иностранных языков и ни одного письма из дома за всю службу. Молодым страшно от него доставалось. Всем, кроме меня.
Че заприметил что-то во мне. Поначалу я вовсе не попадался ему на глаза, а затем, уже в полях, мы оказались с ним в одном наряде по сооруженному этим же парнем КПП. Он был дежурным, я помощником. В то время, как второй дневальный ушел в палатку спать, мы остались с Че вдвоем, и тот начал мне рассказывать о том, как ему служится, почему он через сутки ходит в наряды и как попал в опалу к старшине. Я поддерживал разговор, задавал вопросы, и общение пошло само собой.
– Ты же знаешь, что старшина в Чечне воевал. Снайпером был. Вот я иногда представляю, сколько он наших положил, аж внутри все выворачивается.
– Ты называешь их «наши», а служишь здесь.
– Мы одной крови, а значит, они наши. То, что мы по-разному на мир смотрим – это уже другой разговор.
Я выждал паузу. Мы курили снаружи будки, выпуская клубы дыма в ночь.
– Че, разреши задать тебе очень личный и компрометирующий вопрос?
– Попробуй.
– Если тебя, в составе нашей роты, отправят на Кавказ воевать, что ты сделаешь?
Такого вопроса Че явно не ожидал. По его лицу даже было видно, что ничего подобного у него раньше не спрашивали.
– О-хо-хо… даже не знаю…, – Че задумался и добавил, – наверное, дезертировал бы.
Я не стал ничего комментировать – только лишь заключил для себя, что этот человек дал понять, что воевать он не сможет ни против тех, ни против других. Мне стало как-то легко – ведь реакция на такой вопрос могла быть какой угодно. Повисло молчание. Такое редкое, приятное молчание, когда ты находишься рядом с близким или близким по духу человеком, а в разговоре нет необходимости, потому что в тишине словно невидимые нити соединяют ваши сознания.
Я посмотрел под ноги, потому что услышал давно забытый, но на самом деле знакомый рокот. Это мурчала трущаяся о мои берцы кошка. Она была черна, как ночь, и настолько огромных размеров, что скорее это пришел все-таки кот. Я взял его на руки.
– Ты любишь кошек, Че? – спросил я.
– Очень. Они близки мне по духу – одиночки. Грациозные, гордые, хитрые. Не боятся любых соперников, каких бы то ни было размеров, всегда готовы к защите, и в критический момент нападут или убегут, но биться станут до последнего. А еще они никогда не покажут своей слабости. Ты когда-нибудь видел мертвых кошек? Нет, не тех, что сбиты машиной или погибли при падении с балкона, а невредимую внешне?
– Нет, – ответил я, покопавшись в своих воспоминаниях.
– Вот и я не видел. А знаешь, почему? Кошки умирают в одиночестве. Всегда и вдали ото всех. Чувствуя свою смерть, они уходят туда, где не будут найдены, чтобы никто не запомнил их, потерявшими свое величие.
