Я встал и злобно ударил по скамейке. Грудь разрывало, я хотел рыдать от отчаяния, пуская слюни изо рта, стоя на коленях и пробивая ребра кулаком. Но в памяти стоял жесткий стопор шестнадцатилетнего Наполеона: «Я больше никогда не буду плакать из-за женщины». Собравшись с силами, я ушел домой. Войдя в спальню, я бросил взгляд на ширму перед портретом и вспомнил святую ревность Дианы и ее желание увидеть свой портрет в моем исполнении. Теперь стало ясно, почему она роняла слова о том, чтобы я ее увековечил.
– Прости, Кристина, но впервые за столько лет я попрошу тебя не тревожить мою душу. Сейчас она смотрит на другого человека.
Я чувствовал себя виноватым за тот отказ. Как можно было не согласиться выполнить просьбу человека на смертном одре? Но нарушить святость портрета я не мог. И оправдать себя мне можно было только тем, что я не знал, что Диана умирает.
Нарочито медленно я сел за компьютер, включил микшер, цифровые барабаны, подготовил midi-клавиатуру, – в общем, все свое музыкальное оборудование, и запустил программу для записи. Я ушел, и в этом мире меня больше не было. Хоть я и ходил последующие недели на работу, меня не существовало. Мой разум был в ином месте, а сердце жило музыкой. Я писал свою первую композицию. На исходе второй недели на моем рабочем столе появился огромный несжатый файл:
«Реквием. Была ли ты?»
Самое грустное и красивое инструментальное произведение в моей жизни…
Медленно, но верно, я привыкал к одиночеству. Меня постоянно терзали вспышки из прошлого, воспоминания, периодически возникали приступы тоски, но время лечит. Нет. Оно, скорее, не лечит, оно глушит, маскирует. Как жаропонижающее при болезни – головная боль, отек, усталость, озноб проходят, а инфекция остается внутри. Или как саркофаг на Чернобыльской АЭС – зараза внутри, но бетон не дает разрушающей силе вырваться наружу. Так и с чувствами. Они не проходят, не умирают вместе с человеком, а просто глушатся, осознавая свою бессмысленность и бесполезность в дальнейшей жизни хозяина.
У меня начался третий курс, я продолжал работать. Много проектных заданий приходилось выполнять дома на оборудовании – так что мне хватало, чем занять мозги. Это отвлекало и забивало тоску. Я перестал пропускать простые пары и достиг стопроцентной посещаемости. Институт открылся мне с нового ракурса: я увидел, как много, оказывается, студентов обучается у нас, столько разных лиц и характеров. Я часто стоял где-нибудь на первом этаже и рассматривал людей. Передо мной мелькали будущие модели и секс-символы, талантливые уродцы, режиссеры, операторы, латентные и не только гомосексуалисты, дети знаменитостей – вся театральная среда в своем многообразном безумии. Среди остальных выделялись только IT-шники, обучающиеся на дизайн-мультимедиа и подобных специальностях: эти технари были гораздо ближе к нормальным людям, чем парящие в воздухе театралы. И хотя, по идее, весь тот творческий сброд должен был быть по духу ближе мне, мечтателю, многих из них я считал идиотами с манией величия. Звукачи и дизайнеры были реалистами, людьми со стремлениями, целями, конкретными навыками и нередко отличным, острым чувством юмора. Меня больше тянуло к ним.
Как автор одних из самых талантливых проектов, я очень много времени проводил на постановках среди будущих звукорежиссеров и техников, видел немалое количество талантливых и бездарных актеров, пытающихся проявить себя на сцене лучшим образом. И постепенно, даже несколько неожиданно для себя я стал замечать, что мне нравится на сцене одна первокурсница. Это была миленькая девочка невысокого роста, хрупкая и нежная, русоволосая, голубоглазая, худенькая, с небольшой грудью и аккуратными бедрами. Странно даже, ведь я никогда раньше не обращал внимания на девушек такого типажа. Что-то в ней потянуло меня, в этой крохотной, безобидной, наивной с виду девчушке со своеобразным голоском.
Мне нравилось, как она играла. Роли давались ей легко и почти сразу удачно. Она легко преображалась в малолетнюю девочку или взрослую женщину с томным голосом, только за кулисами становясь самой собой. Я наблюдал за ней достаточно долгое время, и эта особа все больше меня умиляла.
