— Хочу чеченца!
Теперь они добивают Страну Советов.
Подполковник Власенков бывало кричит:
— Где эта блядь, Корицкая?
— Я здесь, Василий Иванович.
А «блядь Корицкая» — уважаемая женщина бальзаковского возраста, завпроизводством.
Партия обо всем подумала. На вещевом складе мы нашли пеленки и распашонки, оставшиеся с войны. Из армии, после победоносного завершения третьей мировой войны, должна была начаться новая поросль советских людей.
Как-то ночью я задержался на службе. В комендатуру прибежал испуганный лейтенант — начальник патруля.
— Там баба голая гуляет по плацу.
— Вязать пробовали?
— Она вся склизкая, не дается — царапается.
— А за волосы?
— Прическа короткая.
Мне стало интересно.
— Так возьмите одеяло, заверните в него и несите сюда.
Занесли, бросили в клетку, закрыли дверцу. Она — сразу к решётке, только что зубами за прутья не кусает. Включили воду, мои помощники стояли наготове со шлангом. Давление воды отбросило её к задней стенке. Та была выкрашена серебрянкой на солярке, чтобы мазалась. Когда человек испачкается такой краской, она не отмывается и чернеет. Ходит как негр. К утру нужно было бабу выпустить — ей на раздачу, людей кормить. Баба, как чёрт измазавшись в краске, вконец озверела.
— Не выйду!
Я — на солдат:
— Одевайте на неё шинель и выкиньте её отсюда!
На плацу уже шёл развод. Люди стали свидетелями невиданного зрелища. В кои-то веки в комендатуру не затаскивали, а пинками выбивали оттуда. Наконец выпинали. Баба ломится в дверь, плюется в глазок:
— Пустите, сволочи!
Наконец опомнилась, гордо вскинула голову и пошла по плацу. Через пятнадцать минут меня вызывает начальник политотдела.
— Что вы наделали?
— Срок задержания истёк. Два часа как неопознанной, для установления личности. Хотите, чтобы она меня к прокурору таскала?
— А одежда?
— Я ей предлагал х/б, солдата посылал в общежитие за вещами.
В общем, закосил под дурачка, выкрутился. В обед на раздаче она меня уже херами обкладывала. Я потом недели две боялся есть, думал она мне что-нибудь подсыплет.
Среди военторговских были и отпетые. На почве ревности одна повариха засадила разделочный нож прапорщику в печенку. Тот скончался по дороге в госпиталь. Её судили, но так как она оказалась беременная и в состоянии аффекта, то отделалась лёгким испугом. Уехала в свой Балашов Саратовской области с бастардом на руках.
В учебном караульном городке имелся макет огневого сооружения. Макет оказался вполне пригодным для утилитарных целей — солдаты туда таскали баб. Как-то прапорщик Файков заметил в сооружении подозрительный свет, начал ломиться. Солдаты бросились в амбразуру и вылезли наружу, а бабе, как Анке в анекдоте, помешал таз. Она орёт:
— Вытащи меня!
Однако бдительный прапорщик проявил солдатскую смекалку и сообразительность (такое мясо в руки пришло), стащил с неё трусы и трахнул. Затем оказал помощь. Ей — ничего, только соски пообдирала о цемент.
Подобные случаи были нередки. Одну подругу драли в вагончике, потом солдаты что-то не поделили между собой и подрались. Она плюнула на них, открыла дверь и ушла. А так как дело было зимой, в пургу и мороз, она, пьяная, потеряла направление, пошла не в сторону городка, а в степь и замерзла. Солдаты об этом и не знали. Утром нашли труп, подвели под групповое изнасилование. Сержанту — «вышка», сидел у нас на «губе». Шлепнули его, наверное, хотя парень был неплохой; помню, всё время плакал.
С бабами из военторга я провернул не одно общее дело. Консервированную конину по 35 копеек за банку продать нашим было невозможно. Оставались казахи. Повёз в пустыню продавать. На нас нахлынула эта орда, боец в кузове поднял цену с пятидесяти копеек до рубля. Орда не уменьшилась. Он сгоряча повысил до трёх рублей. Орда схлынула. Остановились на полутора. Я привёз девкам плащ-палатку денег. Дождались, когда уедет мотовоз, закрыли магазин, всю ночь считали.
В другой раз не хватило 10 тысяч порожних стеклянных банок. Я — к «губарям»:
— Тысяча банок — и ты свободен.
Наносили за день, ходили с автоматчиком и собирали. Я всех амнистировал.
Старшина военного городка пожаловался:
