Дело было в апреле, жарко, а лежать пришлось целый день, так как не знали когда именно проедет «Горби». Лежим, бдим, и тут на дорогу выходит «террорист» — казах в военной форме. Рубашка засалена, на пузе еле сходится, глаза навыкат, тащит за собой мешок с чем-то дребезжащим. Одна из машин сопровождения останавливается, выскакивают охранники — и за мешок. Неизвестный ещё пробовал отбиваться. Сволокли его в станцию. Мне, по рации:
— Бегом! Сюда! Немедленно!
Я — по-за насыпью. У охранников морды деревянные, глаза не мигают, начальник спрашивает:
— Кто (он — Ред.) такой?
— «Жан» — прапорщик зенитчиков, начальник столовой.
Тот пререкается, никак не въедет. Начальник меня спрашивает:
— Что он там делал?
Я — «Жану»:
— Что ты там делал?
— Тарельки собирал.
Вытрусили из мешка кучу грязной посуды, которую он собрал в автопарке и нёс к себе в столовую. Ясно, что не диверсант. «Особист» плачет — происшествие в его зоне ответственности, моя, до будки ВАИ, 10 метров как кончилась. Моих было 7 километров, следующих 7 — оперуполномоченного, а ему майора получать. Начальник охраны прапорщику:
— Через семь минут проедет Генеральный секретарь. Он обязательно остановился бы — на тебя, идиота, посмотреть.
Мне:
— Уберите этого дурака отсюда.
Я его так с мешком и сволок на гауптвахту.
Вследствие инцидента командир полка получил несоответствие. Зам по тылу, хитрый татарин, спрятался за стрельбищем — под горячую руку расправиться не смогли. Явился на службу только на следующий день. Инцидент всем перепортил службу, кроме самого «Жана». У него пятый разряд, котлы в столовой топятся скатами, белая поварская форма выглядит кирзовой. В супе плавает сажи на палец, в казарме жабы прыгают. Что с него взять?
Я имел честь лицезреть Михаила Сергеевича и Раису Максимовну, но к ручке допущен не был. Охрана не пустила. Для нас, туземцев, августейший визит имел сугубо утилитарное значение: потрогать машину, посмотреть крепление зеркала на «Чайке», изумиться тому, что охрана, выходя из машины, «дворники» не снимает. Полапать за зеркальные стекла — интересно, что не видно, кто внутри сидит. Может, и нас не видят. У меня, признаться, была тайная мечта: взять бы тот автомат в дипломате и пострелять сусликов за барханом. А что до самого Горбачёва, то скорее бы он, сука, отсюда убрался. Он для меня не был никаким авторитетом. Я сам себе был генеральный секретарь. Кроме того, меня ждали девки из военторга.
На позицию — девушка, а с позиции — мать.
На позицию — честная, а с позиции — блядь.
В армии не было женщин, только девушки (судя по оборотам речи). Из саратовского ПТУ завозили шестнадцати — семнадцатилетних девчонок-поваров и за неделю их растлевали. Хотя, что её ждало в Саратове? Постепенное опускание.
С разделением полов по социальному признаку я столкнулся ещё в училище. Танцевали в актовом зале, за время танца нужно было успеть соблазнить партнёршу. Парочки поочередно уединялись в антисанитарных условиях за кадкой с фикусом. Всего времени был час, а жаждущих человек пятнадцать, так что могли и морду набить. Групповой секс тогда ещё был не в моде.
Постепенно мы плюнули на сословные перегородки и обратились к пролетаркам. Благо те привозили с хуторов цимлянское вино, огромные хлеба и жареных кочетов. Некоторые опустились до того, что ходили к училищным поварихам, умудряясь прожить у них по четырнадцать дней, — все зимние каникулы — не выходя из комнаты. Еду им таскали с кухни. Поварихи практиковали даже групповой секс, но это не находило понимания. Курсовой офицер орал:
— Ходят в женские общежития, даже в рабочие!!! Как вы к этому относитесь?
— Нет, товарищ капитан, больше не буду.
— Я вам покажу военторговских блядей! Сошлю туда, где только они и будут.
Всех уличённых действительно сослали в самые дальние гарнизоны.
Чем хороши бабы из военторга, — к ним приносишь в общагу только своё бренное тело и минимум внимания. Продавщицы из военторга спали с офицерами бескорыстно. В армии майора любили за то, что он майор. Когда заваливал в общежитие, его неделю не могли оттуда выбить. Продавщицы имели один недостаток — беременели в секунду. Конкуренция самцов. В армии выращивалась порода советских людей, там шёл естественный отбор, как во времена Темучжина. Из ста призванных солдат, зачатых на гражданке, было сорок корявых, со следами вырождения. Побеждало народное, звериное начало: рядовое лицо кавказской национальности, все заросшее шерстью. Повариха, сидя на подоконнике, орала:
