Через минуту я пожалела о своих словах, вспомнив мамины советы, но, с другой стороны, знала бы она, в какой я сейчас нахожусь ситуации, возможно, советовала бы совсем другое.
– Ты прекрасно знаешь, что мне некуда идти, – сказал Сарычев таким голосом, что я посмотрела на него в испуге.
В глазах его было что-то такое… удивление… растерянность… презрение… и боль… Наверное, такими же глазами он смотрел на свою жену, когда она выплевывала ему в лицо какие-то жуткие, несправедливые слова.
Ну, я, конечно, не сторонник насилия, но думаю, есть вещи, которые нормальный мужик терпеть не станет, обязательно по морде даст. А может и вообще здорово побить. Любого до этого довести можно, если задаться целью.
Но я-то, интересно, при чем? Ничего такого ему не сказала, никак не обозвала…
– Останови машину! – процедил Сарычев. – Я выйду! Говорю тебе – останови!
– Да ладно, – примирительно сказала я, – уже приехали. Сейчас так и так выйдем.
И правда, уже показался мой дом.
Машину я оставила на улице так, чтобы не видно было из окон. И не спрашивайте, почему я это сделала. Инстинкт сработал.
Было поздно, и возле подъезда не было никого из соседей.
Сарычев шагнул было к лифту, но я удержала его и кивнула на лестницу – мол, так безопаснее.
– Нога болит… – скривился он.
– Ничего, не отвалится, – прошипела я в ответ. – До сих пор ты про нее и не вспоминал.
Он плелся за мной, бормоча что-то насчет некоторых перестраховщиков, которые дуют на воду, и что-то там еще про молоко.
Вот скажите, при чем тут молоко? Кстати, я его не пью совсем, у меня на него аллергия.
Ничего, я к нему на восьмой поднималась, а тут всего пятый. Как-нибудь доползем…
Мы дошли до третьего этажа, и тут сверху послышались какие-то подозрительные звуки.
Я шикнула на Сарычева, который все ворчал, правда, тихонько, он послушно примолк. Я отступила к стене, так чтобы сверху нас не было видно, и снова прислушалась.
Теперь сверху раздавалась возня и пыхтение, потом кто-то чертыхнулся.
Я прикинула – судя по всему, это как раз на пятом, то есть, вполне возможно, что возле моей квартиры. Потому что возиться в первом часу ночи там просто некому.
Гриша теперь до утра проспит, это точно, еще в одной квартире две бабули, они вообще в девять вечера на все замки запираются и не откроют, даже если пожар или потоп.
А в последней квартире начали делать ремонт, да так и застряли. Не то деньги кончились, не то супруги разводиться надумали, Настена рассказывала. И что жена живет у своего бойфренда, а муж куда-то на Север, что ли, подался, на заработки.
Так что эти звуки мне очень не понравились.
Наверху негромко скрипнула дверь. Вот именно, дверь той самой квартиры, которую я снимаю уже почти год.
Хозяйка зашла? Да с чего ей ночью-то…
И тут хлопнула соседская дверь, и послышался возмущенный голос Настены:
– А вы чего это тут делаете? А вы куда это лезете? А вы вообще кто такие? А вот я сейчас…
– Спокойно, тетка, – послышался знакомый голос, по которому я сразу узнала одного из двоих уродов, которые похитили меня на вокзале. – Мы Ульяны знакомые.
– Знакомые? – орала Настена. – Да в жизни у нее таких знакомых не было и быть не могло! А если знакомые, так чего дверь вскрываете, где она сама-то?
– Тихо! – это вступил в разговор второй. – Женщина, что вы шумите? Мы вообще из полиции, гражданка, которая здесь проживает, нам нужна по делу!
– Ой, сейчас умру от смеха! – еще громче заорала Настена. – Вы на рожи-то свои давно глядели? Из полиции они, как же! Документ покажи, тогда и будет разговор!
– Да заткнись ты, а не то!..
– Григорий! – Настена орала теперь, как иерихонская труба. – Вызывай полицию, скажи, грабеж и насилие. Чтобы народу побольше прислали, с оружием!
И тут послышался приближающийся грохот, как будто сверху падала лавина.
Я мигом утянула Сарычева в темный аппендикс, что находится на этой лестнице за мусоропроводом. Узковато, конечно, но вдвоем поместиться можно.
Мимо скатились по лестнице те двое близнецов-уродов, нас они не заметили.
На пятом этаже хлопнула моя дверь, Настена немного потопталась на площадке и тоже ушла к себе.
Я выждала еще минут пять и только тогда чуть пошевелилась, потому что было ужасно жарко стоять так, плотно прижавшись друг к другу.
