-- Пелей! Пелей... Держись, мы сейчас перевяжем...
Гоплит не без труда поднял веки и на его простодушном лице зажглась улыбка, от которой у Делайса все перевернулось внутри.
-- Выходит я первый освободился. - прошептал он. - Хоть мне и не за чем... А вы, господин, так хотели на волю. Простите меня.
Его голова упала набок, и на ладони Бреселиды побежала тонкая струйка крови из уголка его еще теплых губ.
Женщина быстро пришла в себя и схватилась за меч. Ее не смущало то, что Македа почти вдвое крупнее. Однако стражницы не допустили схватки. Что такое смерть раба? Пустяк. Об этом даже никто не спросит. А вот если Македа убьет сестру царицы... Одна из охранниц дула в золотой свисток, висевший у нее на шее, пока щеки не лопнули. Прибежавшие со двора всадницы помогли растащить Бреселиду и ее чертыхавшуюся противницу, которой царская сестра уже рассекла бровь.
Делайс все это время держал на руках неподвижное тело Пелея и никак не мог поверить, что и друг его бросил. Ужас одиночества придавил сына архонта каменной плитой. И пока Бреселида не плеснула ему в лицо воды из тазика для мытья рук, он не пошевелился.
Хоронили Пелия они вдвоем. В Горгиппии был очень тихий некрополь за городской стеной - холм весь поросший невысокими соснами. Сухая и мягкая земля песком осыпалась под лопатой. Погребальный костер горел долго, и за все это время ни Делайс, ни Бреселида не сказали друг другу ни слова. Склепа гоплит не удостоился и его почерневший прах был опущен в небольшую известняковую урну, а затем зарыт на склоне холма с видом на залив.
-- Наверное, ему бы здесь понравилось. - всадница размазала слезы тыльной стороной ладони.
-- Ему бы понравилось дома. - возразил Делайс.
-- Ты скоро попадешь домой. - Бреселида вздохнула. - Переговоры уже начались. Я завтра уезжаю к Тиргитао. Надеюсь вернуться не с такими плохими новостями, как в этот раз.
Она вернулась только через месяц, исхудавшая и вся какая-то помятая, хотя дорога через пролив летом вовсе не была через чур утомительна. И снова сердце пленника сжалось при одном взгляде на вестницу - такие несчастные люди не приносят добрых новостей.
-- Я не знаю, как сказать тебе... -- она мялась в дверях его покоев, и Делайсу показалось, что повторяется дурной сон. Вот только Пелея теперь рядом с ним не было.
-- Переговоры сорваны? - в груди у сына архонта похолодело. Он встал с ложа, отложив блюдо с ломтиками дыни.
-- Нет. Напротив. Прошли очень успешно. - всадница прятала глаза.
-- Купцы не вспомнили обо мне? - губы Делайса сложились в саркастическую усмешку. - Я же говорил...
-- Вспомнили. Очень даже вспомнили. - прервала его Бреселида. - Между Пантикапеем и царицей меотов вновь заключен союз, - она запнулась, и Делайсу стало совсем нехорошо, -- скрепить который по обычаю решено браком нового властителя города и Тиргитао.
Пленник пока не слишком понимал, какое это к нему имеет отношение.
-- Ты наследовал отцу в обоих случаях. - в упор глядя на него, наконец, выговорила Бреселида. - Народное собрание даровало тебе титул "археонакта", это не совсем архонт, а как бы...
-- Может быть, ты не будешь переводить мне койне? - взвился Делайс.
-- По нашим законам ты - царь. - продолжала Бреселида, решив сразу выговорить ему все до конца. - Тиргитао не отпустит тебя жить в Пантакапей, она не хочет больше столкнуться с предательством союзника и мятежом колонистов. Ты останешься здесь. Купцов это особенно устраивает.
-- Почему? - почти машинально спросил он.
-- Потому что твой отец слишком долго выкручивал им руки, теперь они хотят править в городе всем базаром. - в ее голосе слышалось нескрываемое раздражение. - Тиргитао прекрасно понимает, какие выгоды ей это сулит. За год-два Пантикапей ослабеет и станет легкой добычей для скифов. К кому тогда обратятся твои соплеменники? К великой и могущественной Тиргитао. А она потребует в оплату за помощь уже не союза, а полного подчинения. Бреселида сокрушенно развела руками. - Я ничего не могу для тебя сделать. Отныне ты царь и муж моей сестры.
-- А меня... спросить... -- с трудом выговорил Делайс, потом махнул рукой и быстро зашагал во внутренние покои, чтоб ни Бреселида, никто другой не видели душившего его отчаяния.
