Бреселида действительно давно покинула свой дом. Миновала верхние ворота и замешкалась у нижних, пытаясь разминуться с крестьянскими телегами, ехавшими в город на рынок. Упрямые волы перегородили дорогу, не желая сдвигаться ни туда, ни сюда.
Охрана сотницы кричала, требуя свободного пути. Лошади ржали, стражницы кололи волов пиками. Две крестьянки, обнявшись, плакали над своей капустой, которую "амазонки" грозили опрокинуть на землю, если им не дадут проехать.
Картина была обычной для утренней Горгиппии. Поэтому Бреселида сохраняла олимпийское спокойствие. Царь издалека заметил ее, но не сразу пробился. А когда оказался рядом, с минуту колебался, прежде чем окликнуть.
У нее было усталое озабоченное лицо. Такой печальной и несчастной Делайс не видел ее с самой смерти Пелея.
"Зачем я приехал? -- мелькнуло у него в голове. -- Что я ей скажу?" Появилась трусливая мысль вновь затеряться в толпе. "Все-таки я ее повидал на прощание".
-- Чего расселся? -- сзади визгливая торговка с целой корзиной зелени протискивалась сквозь ряды зевак. Она не узнала царя и обругала его без всякого смущения. -- Петрушка! Укроп, Салат! Мята! В дорогу! Берем в дорогу!
Бреселида обернулась на крик и лицом к лицу столкнулась с Делайсом. Оба не слышали, как голос навязчивой зеленщицы перешел в блеянье, и между их лошадьми боком к своей кобылке скользнул Элак.
Царь и "амазонка" молча смотрели друг на друга. Делайс было открыл рот, но снова его закрыл, не зная, что сказать.
Бреселида насупилась.
-- Вашему величеству не стоило так торопиться. -- ее взгляд упал на непокрытую спину лошади и его босые ноги. В глазах мелькнуло сожаление. -Зачем?
-- Бреселида. -- голос Делайса был совсем хриплым. -- Я не хотел тебя убить. Ты не можешь так думать обо мне. -- на его лице застыло растерянное выражение. -- Я бы никогда...
-- Я знаю. -- женщина потянулась к нему, не умея подавить щемящее чувство. -- Не надо. Не говори.
Но царь хотел все высказать сейчас. Их все равно не слышат среди этого шума!
-- Ты промолчала. Не сказала царице всего.
-- Я не смогла. -- у нее искривилось лицо. -- Делайс, что ты с нами делаешь? -- меотянка обвела глазами ворота, толпу, своих всадниц, быков, мостовую, как будто он мог что-то сделать даже с камнями.
-- Прошу тебя, -- "живой бог" не договорил, его душил подкативший к горлу комок. -- Я тоже не могу по-другому.
-- Через десять дней совет. -- глухим, бесцветным голосом отозвалась Бреселида. -- Дождись моего возвращения и выступим вместе. Я поддержу тебя, когда ты будешь просить об отмене жертв.
-- Нет. -- он мотнул головой. -- Тебя и так пытались убить. -- Тэм мне сказал. Не хватало еще, чтоб ты ввязывалась в чужую драку. Только из-за меня. Против своей совести.
-- Моя совесть слепа, глуха и совершенно запуталась. -- сказала женщина. -- Молю тебя, не предпринимай ничего до моего приезда. Вместе мы что-нибудь придумаем.
-- Поезжай спокойно. -- он поднял руку в оберегающем жесте. -- Со мной все будет в порядке.
-- Со мной тоже. -- эхом отозвалась она.
Ворота, наконец, были свободны, и две сотни амазонок Бреселиды, сопровождавшие телеги с дарами для синдийских родов, тронулись в путь.
ПЕАН 4
АЛКЕСТА
Царь Адмет и его добрая супруга Алкеста встретили Аполлона с честью. Вестник богов Гермес уже сообщил им о воле Зевса, и они приняли ее в смущении: виданное ли дело, чтобы олимпиец служил пастухом у смертного? Поэтому царская чета совсем не знала, как себя держать и вышла встречать солнечного лучника на дорогу. Но он жестом удержал их от поклонов, прошел в дом и, не говоря ни слова, уселся в золу у очага.
-- Вы не должны оказывать мне никаких почестей. - проронил Феб, пересыпая горсть пепла из ладони в ладонь. - Иначе разгневаете тех, кто сильнее вас. - Он с ожесточением швырнул себе пепел на голову, от чего его золотые кудри подернулись сединой. - Смотрите и ужасайтесь.
-- Может быть, ты выпьешь молока? - Алкеста робко приблизилась к нему с глиняной кружкой в руках. - И позволишь омыть тебе ноги? Все-таки у нас впервые в доме бог.
Феб смерил их презрительным взглядом: что они понимают? Смертные!
