Симон Фовель, человек Эдуарда I при французском дворе, стоял на коленях в маленькой церкви в студенческом квартале Парижа на левом берегу Сены. Фовель любил эту крошечную, тесную, пахнущую плесенью церквушку: застывшие голые стены и простые очертания наделяли ее очарованием чистоты, превращая в место молитвы, не тронутое блеском и кричащими красками суетного мира. Отнюдь не набожный, циничный Фовель устал от тайн и козней, которыми была полна его повседневная жизнь: от притворства, обмана, от заумных слов и красивых оборотов, за коими скрывались алчность и жажда власти. Об этом Фовелю было известно все; будучи одним из осведомителей короля Эдуарда во Франции, он докладывал английскому владыке обо всем происходящем, старательно отсеивая зерна истины от обильных плевел лжи.
Фовель был peritus, или законник, ведающий делами Гаскони, и по роду службы спорил с французскими чиновниками и законниками, которым не терпелось расширить права Филиппа над этим герцогством. Похоже, утомленно размышлял Фовель, завладев герцогством, Филипп IV не желает возвращать его. Разумеется, Фовель выражал протесты, но французы лишь недоумевали и бормотали в ответ, что такие вопросы не решаются в один день.
Фовель попытался отогнать посторонние мысли и сосредоточиться на том, что привело его в церковь. Сегодня была годовщина смерти его жены, и каждый год он уделял час для молитв за упокой ее души: день в день, час в час с тем мигом, когда дыхание с хрипом замерло у нее в горле и она скончалась от лихорадки в полном одиночестве, если не считать захудалого священника, потому что Фовеля в то время не было дома — король послал его по делам во Францию. В глубине души Фовель так никогда и не простил себе этого; он принес обет, что в каждую годовщину, в день и в час ее кончины — и его небрежности — Господь будет заставать его в коленопреклоненной молитве. Фовель почесал лысеющую голову, поморщился от холода, проникавшего в его колени и бедра от ледяных плит пола, и попытался отогнать мысль о недавней новости. В Англии появился изменник, и теперь французы были осведомлены обо всех делах Эдуарда не хуже, чем о собственных замыслах и кознях. Фовель предпочел не писать Эдуарду о своих опасениях, понадеявшись, что английское посольство во главе с братом короля Эдуарда, графом Ланкастерским, вскоре достигнет Парижа. Фовель вздохнул.
Молиться он не мог. Вскоре колокола должны были зазвонить к вечерне, возвещая время службы, а заодно и час, когда уже пора гасить огни. Фовель поднялся, потянулся и попробовал растереть закоченевшие бедра. В Париже по ночам было опасно, и Фовель уже начал испытывать тревогу за Николаса Пера, шпиона из английского архива, который внезапно перестал являться на встречи. Жив Пер или мертв? Фовель этого не знал. Что ж, с ответами на такие вопросы придется повременить до приезда Ланкастера.
Фовель низко опустил капюшон на лицо, обвел взглядом пустой, зловещий интерьер церкви и вышел на узкую темную улицу. Еще попадались редкие прохожие, но Фовель торопливо зашагал, спеша добраться до дома. Из темноты к нему ринулся попрошайка, скуля о подаянии. Фовель оттолкнул его, но нищий увязался за ним вслед, продолжая дергать за плащ и скрипучим голосом вымаливая хоть одно су. Фовель, бормоча проклятья, пытался отделаться от него, но тот не отставал, преследуя его, будто назойливый бес, громко понося и ругая его. Наконец, уже почти дойдя до дома, Фовель не выдержал, остановился, обернулся и запустил пальцы в кошель.
«Вот, возьми и убирайся!» — Нищий вцепился Фовелю в запястье, и тот, от природы наблюдательный, еще подивился, до чего теплые и сильные у того руки. С таким нужно держать ухо востро — но слишком поздно: он уже начал валиться назад, а попрошайка между тем замахнулся другой рукой и вонзил кинжал Фовелю прямо в горло.
Корбетт протискивался сквозь шумную людскую толчею с ее бьющими в нос запахами. Он провел в Париже уже неделю и пытался забыть о своих трудных поручениях, расхаживая по этой самозваной столице Европы. Париж простирался по обоим берегам Сены; расширяясь, этот город, выросший вокруг замков и поместий короля, вместил в себя и роскошные дома купцов, и лачуги ремесленников.
