— Разумеется, — начал граф, — я лично выражу Филиппу Четвертому возмущение по поводу этого нападения. Нам еще предстоит решить, — тут он похлопал свою лошадь по загривку и оглядел всех собравшихся, — кто на нас напал — разбойники или нарочно нанятые головорезы. Я склоняюсь к последнему. — Когда Ланкастер умолк, слушатели вполголоса принялись выражать согласие.
— Если это так, — тут голос графа понизился до хриплого шепота, — значит, предатель среди нас.
— Почему? — отрывисто спросил Корбетт. — Милорд, ведь путь нашего следования был составлен еще в Англии, а топот от нашей кавалькады оповещает о нашем прибытии, наверное, пол-Нормандии.
Взгляд Ланкастера снова скользнул на спокойного, сдержанного чиновника. Ему не нравился Корбетт: уж слишком он осмотрителен, думал граф, слишком уверен в себе. Корбетт заметил в глазах Ланкастера искорку неприязни и не стал приставать с дальнейшими вопросами. Английский чиновник знал, что делает, возражая графу: пускай даже предатель находится среди них, но ведь бурные, необоснованные обвинения любого заставят переполошиться и насторожиться, и потому установить истину будет лишь труднее. Граф и сам понимал это.
— Думаю, — продолжил он, — что предатель среди нас, но, достигнув Парижа, мы снесемся с Симоном Фовелем, одним из тамошних соглядатаев нашего короля. Быть может, он слышал молву или сплетни, которые смогут прояснить для нас эти загадки.
Англичане спустились на дорогу, и заново выстроившаяся колонна начала медленно приближаться к предместьям Парижа. Корбетт занял свое место, сообщив встревоженному Ранульфу, что он цел и невредим и хорошо бы его слуга закрыл рот и оставил его в покое. Ранульф насупился и что-то сердито забормотал себе под нос, а Корбетт принялся размышлять о случившемся нападении. Он слышал, как один из французов-сопровождающих кричал, что убитых разбойников невозможно опознать — при них не было никаких бумаг, а на одежде и оружии — ни эмблем, ни иных знаков. Корбетта это не удивило: значит, нападение и вправду замышлялось заранее. По-настоящему тревожило его другое: по-видимому, главный удар был нацелен непосредственно на него самого, Корбетта. Значит, раздумывал он, кто-то счел его настолько опасным, что затеял ради него столь опасную вылазку. Кто мог передать французам подобное известие из Англии? Корбетт поплотнее закутался в плащ — его била дрожь, и не только от пронизывающего ветра.
Под яростным кусачим ветром всадники теснее прижимались к спинам лошадей, силясь защититься от холодных порывов, свистевших сквозь пустые глазницы окон и проломы в полуразрушенных стенах старинной церкви. Вожак, наемник-бретонец, бранился и притоптывал ногами, пытаясь хоть немного согреться. Злился он и на неудачу, которой завершилось его нападение, ему неприятно было думать о предстоящем разговоре с чиновником и главным осведомителем Филиппа IV, месье де Краоном, который теперь пробирался через развалины на встречу с ним. Суеверному уму бретонца французский сановник, малорослый и смуглый, закутанный в толстый черный шерстяной плащ, казался исчадьем ада. Обычно бретонец никого не боялся, но подобно тому, как от женщины исходит запах духов, от месье де Краона исходил запах власти, и этот человек знать не желал ни возражений, ни поражений.
Де Краон откинул капюшон плаща и подошел к бретонцу совсем близко.
— Вы напали на них? — Голос чиновника звучал мягко и любезно.
— Да, напали.
— И убили того человека?
Бретонец покачал головой.
— Нет, не убили, — ответил он и тут же отпрянул, заметив внезапно впыхнувшую ненависть во взгляде де Краона. Казалось, де Краон едва сдерживается. Он развернулся назад, прошел несколько шагов прочь, а потом возвратился, и единственным признаком его гнева было то, что он беспрестанно покусывал нижнюю губу. Он вытащил из-под полы мантии шесть мешочков золота.
— Все шесть, — прошипел он, — стали бы вашими, если бы того человека убили. — Затем он приподнял один из мешочков большим и указательным пальцами, холодно воззрился на бретонца и уронил мешочек к ногам солдата. — Но вы потерпели неудачу, поэтому вам достанется только один. — Де Краон зашагал прочь, стискивая под плащом оставшиеся пять мешочков с золотыми монетами с такой силой, что металл врезался ему в ладони. Но француз не обращал внимания на боль: он желал Корбетту смерти. Он ненавидел этого человека как за его миссию, так и за то, чем она могла обернуться. Де Краон ненадолго остановился и обвел взглядом руины алтаря, где только что встречался с наемными головорезами, а потом улыбнулся: ничего, ему еще представится случай свести давние счеты с месье Корбеттом.
