Филипп IV распорядился, чтобы писцы уселись позади него за маленьким столом, и приступил к привычным придворным церемониям — представлению гостей и заботливым расспросам о здоровье «дорогого кузена Эдуарда Английского». Корбетт искоса наблюдал за Ланкастером, которому все это притворство было настолько поперек горла, что он чуть не давился яростью. Тем временем французский король, неподвижно восседая в кресле, все говорил и говорил, сухо и монотонно, уставившись куда-то поверх голов английских посланников. Не удосуживаясь сделать паузу, чтобы Ланкастер мог что-либо ответить, Филипп вкратце обрисовывал положение дел с Гасконью, как оно ему виделось: он — сюзерен этого герцогства, и пускай Эдуард — король Англии, но, будучи герцогом Гасконским, он приходится французскому королю вассалом; а так как гасконские сеньоры Эдуарда напали на собственность французов, то Эдуард нарушил феодальные узы верности, следовательно, герцогство должно быть конфисковано в пользу сюзерена, то есть французского короля. Тут Ланкастер уже не мог сдержать гнева.
— Ваше Величество, — перебил он, — может быть, у вас и были справедливые поводы напасть на герцогство, однако по какому праву вы продолжаете удерживать его?
— О, тут все очень просто, — бархатным голоском ответил де Краон. — Французские войска рассредоточены по всему герцогству, а значит, — тут он широко повел руками в стороны, — мы, затаив дыхание, ждем, что вы на это скажете.
Ангийские посланцы уже обсуждали между собой стратегию и тактику, которых им следует придерживаться в ходе встречи с французами, и тогда Ланкастер, преодолев свою неприязнь к Корбетту, попросил его вмешаться, когда тот сочтет нужным. Теперь Корбетт решил, что подходящий момент настал.
— Ваше Величество, — вставил он, прежде чем Ланкастер успел бы ответить градом новых опрометчивых замечаний. — Означает ли это, что наши страны ныне находятся в состоянии войны? В таком случае, — он развел руки, передразнивая жест де Краона, — наша встреча окончена, и мы просим позволения удалиться.
— Месье Корбетт, — ответил французский король, и на его лице мелькнула улыбка. — Вы неверно истолковали слова де Краона — он всего лишь описывал положение дел таким, каково оно есть, — но не каковым ему следовало бы быть.
Тут англичане ухватились за этот оборот, «следовало бы быть», и последовало длительное, подробное обсуждение дальнейших переговоров. Корбетт сидел с отстраненным и бесстрастным видом, прекрасно сознавая, что и де Краон, и его господин Филипп IV исподволь наблюдают за ним. В воздухе, будто пушинки, носились слова «аллод», «лен», «феод» и «сюзерен», и Корбетт сделал вывод, что французы намереваются удерживать за собой герцогство как можно дольше. И все-таки и он, и Ланкастер, который переговаривался с ним тихим шепотом, пришли к заключению, что французы не просто тянут время: захват Гаскони — явно лишь часть какой-то более крупной игры.
Споры продолжались до тех пор, пока обе стороны не сошлись на том, что дебаты следует возобновить, выждав некоторое время. Впрочем, оставались и еще не затронутые вопросы, и Ланкастер бесцеремонно взял слово.
— Ваше Величество, — проговорил он торопливо, — в Париже бесследно исчез человек английского короля Симон Фовель.
— Не бесследно, — саркастически ответил де Краон. — С сожалением приходится сообщить, что месье Фовель мертв. Его убили — возможно, кто-то из оборванцев, которые целыми шайками бродят по городу.
Его слова вызвали среди англичан ропот недовольства.
— Это никуда не годится! — вскричал Ланкастер. — На нас нападали в предместье Парижа, а теперь в самом городе убит человек английского короля! Неужели предписания французского государя не стоят и ломаного гроша и священную неприкосновенность послов можно с легкостью нарушать?
— Месье Ланкастер! — воскликнул Филипп. — Поглядите фактам в лицо: на наших посланников тоже нападали в Англии, а происшествие под Парижем достойно сожаления, но мы ведь уже принесли вам свои извинения и заверения в том, что мэр города начал усиленные поиски преступников. Что же касается месье Фовеля, — тут король понизил голос, — то, похоже, ваш человек пропустил мимо ушей наши советы. Ведь он, вопреки нашим увещаниям, ходил по улицам один, в ночную пору. Разумеется, мы сожалеем об обоих происшествиях, но их ведь было только два — не правда ли?
