, и это расхолаживает. Вы любите названия? Вы подобрали красивые названия для ваших концертных номеров?» — «Одну вещь я назвал «Поэмой грусти». — «Ужасно! — пронзительным, звонким, как пощечина, голосом вскричал де Шарлю. — Я же заказывал шампанского!» — сказал он метрдотелю, который думал, что принес шампанского, а на самом деле поставил перед посетителями два бокала с пенистым вином. «Но, сударь…» — «Унесите эту гадость — самое плохое шампанское лучше вашего вина. Это рвотное, именуемое «кюпом», смесь уксуса с сельтерской, в которой плавают три гнилые земляники. Да, — повернувшись к Морелю, продолжал он, — по-видимому, вы не понимаете, что значит название. И даже при интерпретации тех вещей, которые вы особенно хорошо исполняете, вы, по-видимому, не чувствуете их медиумичности». — «Простите, вы сказали…» — переспросил Морель; он решительно ничего не понял из того, что говорил барон, да и не старался понять, — он боялся одного: пропустить мимо ушей какое-нибудь приятное для него предложение, например, приглашение на завтрак. Де Шарлю не соблаговолил принять это «Простите, вы сказали…» за вопрос, и, не получив ответа, Морель решил переменить разговор, сведя его на взаимоотношения полов. «Посмотрите на блондиночку, которая продает ваши нелюбимые цветы; или вот на эту — у нее наверняка есть подружка. Или на ту старуху — вон она ужинает в глубине зала». — «Откуда тебе все известно?» — спросил де Шарлю, восхищенный даром ясновидения, которым обладал Морель. «Я их мигом распознаю. Если бы мы с вами потолкались в толпе, вы убедились бы, что я два раза подряд маху не даю». Кто наблюдал бы сейчас Мореля, с его мужественной красотой и девичьим выражением лица, тот понял бы, почему женщин безотчетно влечет к нему и почему его влечет к ним. Ему хотелось вытеснить Жюпьена, он питал смутную надежду прибавить к своему «фиксу» те деньги, которые, как ему представлялось, жилетник тянул с барона. «Ну, а в голубеньких я еще лучше разбираюсь — со мной вы бы впросак не попали. В Бальбеке скоро будет ярмарка — мы бы там кое-что подыскали. И в Париже вы бы повеселились». Но тут наследственная осторожность челядинца заставила его придать другой смысл этой фразе. Де Шарлю даже решил, что тот все еще имеет в виду девушек. «Понимаете, — продолжал Морель (ему хотелось распалить барона другим, в меньшей степени компрометирующим его самого способом, хотя на самом деле этот способ был гораздо более безнравственный), — моя мечта — встретить чистую девушку, влюбить ее в себя и лишить невинности». Де Шарлю, не удержавшись, ласково ущипнул Мореля за ухо, а потом, наивно глядя на него, спросил: «А зачем тебе это? Если ты отнимешь у нее девичество, то тебе придется жениться на ней». — «Жениться? — вскричал Морель: видимо, он решил, что барон на взводе, а может быть, просто не подумал о том, что человек, с которым он ведет беседу, в сущности, честнее, чем он предполагает. — Жениться? Черта с два! Я ей пообещаю, но, благополучно произведя эту операцийку, в тот же вечер от нее дра́ла». Де Шарлю имел обыкновение одобрять чей-либо замысел, если он доставлял ему мимолетное чувственное наслаждение, но как только он переставал испытывать его, так сейчас же брал свои слова обратно. «И ты правда так бы поступил?» — спросил он, смеясь и теснее прижимаясь к Морелю. «За милую душу!» — видя, что барон не без удовольствия слушает, как он откровенничает с ним и высказывает заветное свое желание, подтвердил Морель. «Это опасно», — сказал де Шарлю. «Я соберусь заранее и, не оставив своего адреса, дам тягу». — «А как же я?» — спросил де Шарлю. «Само собой разумеется, я увезу вас с собой, — поспешил ответить Морель, хотя он меньше всего думал о бароне, который был отнюдь не главным предметом его забот. — Знаете, одна малютка очень бы мне для этого дела подошла: это простенькая портниха, ее мастерская — в доме его светлости». — «Дочь Жюпьена? — вскричал барон в ту самую минуту, когда в зал вошел бочар. — Ни за что! — счел нужным заявить он, быть может, потому, что его охладило присутствие третьего лица, а может быть, еще и потому, что на те черные мессы, где он находил удовольствие в осквернении всего самого святого, он все же не решался допускать людей, к которым относился с симпатией. — Жюпьен — человек хороший, а малютка — прелестная девушка, обижать их бессовестно». Поняв, что зашел слишком далеко, Морель умолк, но его отсутствующий взгляд все еще был устремлен к девушке, которую ему захотелось взять в тот день, когда он заказал ей сшить себе жилет и когда я назвал его бесценным, великим артистом. Работящая девушка трудилась без отдыха, а впоследствии я узнал, что, пока скрипач Морель жил в окрестностях Бальбека, она все время думала о том, какое у него красивое лицо, чертам которого в ее глазах придавало благородство то, что Морель явился вместе со мной, — вот почему она приняла его за «господина».
