. Вы не можете себе представить, какие женщины кружили ему голову: это были форменные идиотки, которые в нашем кланчике ни за что бы не прижились. А он писал им письма, вступал с ними в споры — это он-то, Эльстир! У него были и чудесные свойства, я этого не отрицаю, чудесные, ну просто чудесные, но, конечно, очаровательные в своей нелепости». Дело в том, что, по мнению г-жи Вердюрен, люди действительно замечательные на каждом шагу делают глупости. Мысль сама по себе неверная, но доля истины в ней есть. Конечно, «сумасбродства» нестерпимы. Но неуравновешенность, которая обнаруживается лишь по прошествии долгого времени, является следствием проникновения в человеческий мозг чего-то мельчайшего, к чему он не приспособлен. Таким образом, странности людей очаровательных раздражают, но людей очаровательных без странностей не бывает. «Сейчас я покажу вам цветы Эльстира», — увидев знак мужа, который давал ей понять, что можно вставать из-за стола, сказала мне г-жа Вердюрен. И опять подала руку маркизу де Говожо. Как только де Шарлю отошел от маркизы де Говожо, Вердюрен решил извиниться перед де Шарлю и представить ему объяснения главным образом ради удовольствия поговорить о тонкостях этикета с титулованным лицом, в данный момент оказавшимся ниже тех, кто отводил ему место, на которое, как им представлялось, он имел право. Но прежде всего ему хотелось, чтобы де Шарлю почувствовал, что он, Вердюрен, преклоняется перед душевным его благородством и не допускает мысли, чтобы де Шарлю обращал внимание на такие мелочи. «Простите, что я заговариваю с вами о таких пустяках, — начал он, — я уверен, что вы на это смотрите просто. С этим считаются мещане, но другим натурам — натурам художественным, людям действительно особого склада — на это наплевать. Ведь я с первых же слов, которыми мы с вами обменялись, догадался, что вы — особого склада!» Де Шарлю, превратно истолковавший слова Вердюрена, мгновенно от него отпрянул. Доктор — тот хоть только подмигивал, а Вердюрен оскорбительно откровенен — это привело де Шарлю в бешенство. «Не спорьте, господин барон, вы — особого склада, это ясно как день, — продолжал Вердюрен. — Имейте в виду, что я не осведомлен, занимаетесь ли вы каким-нибудь искусством, но это не обязательно. Одно с другим не всегда связано. Только что умерший Дешамбр играл прекрасно, техника была у него блестящая, но он не был человеком особого склада, сразу было видно, что он ничем не примечателен. Бришо — пустое место. А вот Морель — особого склада человек, моя жена тоже, я чувствую, что и вы…» — «Что вы хотите этим сказать?» — перебил его де Шарлю; он уже начинал соображать, что имеет в виду Вердюрен, но ему было неприятно, что тот так громко выкрикивает двусмысленные слова. «Да ведь посадили-то мы вас слева!» — ответил Вердюрен, но де Шарлю, понимающе, добродушно и нахально улыбаясь, его отбрил: «Помилуйте! Какое же это имеет значение здесь!» И тут он засмеялся характерным для него смешком — смешком, который он, вероятно, унаследовал от какой-нибудь баварской или лотарингской бабушки, в свою очередь получившей его в наследство, в целости и сохранности, от какой-нибудь своей прабабушки, так что он, не меняясь, звучал при маленьких старых европейских дворах уже несколько столетий, и его мелодичностью наслаждались, как наслаждаются игрой на редкостнейших старинных инструментах. Чтобы достичь полноты в обрисовке какого-нибудь действующего лица, в определенный момент необходимо дополнить описание его внешности воспроизведением его речевых особенностей, а в обрисовке де Шарлю останется пробел за невозможностью передать его ласкающий слух быстролетный смешок — так исполнение иных произведений Баха никогда не бывает совершенным, потому что в оркестрах нет «маленьких труб» с их единственным в своем роде звучанием, труб, которые, по замыслу композитора, должны вступать там-то и там-то. «Но это же было сделано умышленно, — пояснил уязвленный Вердюрен. — Я не придаю никакого значения титулам, — продолжал он с презрительной улыбкой, которую я видел на лицах многих наших знакомых и которой эти люди, в отличие от моей бабушки и матери, защищались, когда речь заходила о том, чего у них не было, чтобы те, у кого это было, не почувствовали своего превосходства над ними. — Но в конце концов, если уж у нас в гостях де Говожо, а он — маркиз, вы же — всего-навсего барон…» — «Позвольте, — надменным взглядом окинув изумленного Вердюрена, прервал его де Шарлю, — я еще и герцог Брабантский, дамуазо
