– Если и было, то не столь очевидной, – хмыкнул Вулф. – У нее имелся перевес – особенно после обнаружения рукописи ее рассказа в папке в редакции вашего издателя.
– Но это была лишь часть ошибки, что я подкинула ее туда. Она заставила меня. Сказала, если я не сделаю этого, она расскажет все о претензии к Эллен Стердевант, и, естественно, после этого стало бы известно и о других. И еще она рассказала…
– Боже мой! – застонал Рубен Имхоф и схватил ее за руку. – Эми, посмотрите на меня. Черт побери, да посмотрите же! Так это вы подложили рукопись в папку?
– Мне больно, – только и ответила она.
– Посмотрите на меня! Вы сделали это?
– Я разговариваю с мистером Вулфом.
– Невероятно! – Он снова застонал, но отпустил ее. – Просто невероятно!
– Мисс Уинн, так вы говорили… – напомнил ей Вулф.
– Я говорила, что она рассказала, что́ вложила в конверт, а потом отдала его кому-то на хранение на случай своей смерти. Не понимаю, как вы можете говорить, будто я не допустила ошибок. Я не осознавала, насколько было опасно отдавать ей пишущую машинку, на которой я написала тот рассказ для ее претензии, «Есть только любовь». Мы подумали, что это хорошая идея, чтобы машинка находилась у нее, ведь рассказ написала якобы она, но я не осознавала, что машинка может вывести на меня – купила-то ее я. Я купила ее уже подержанную, но ведь на пишущих машинках где-то ставятся номера. Вы не можете говорить, что я не сделала ошибок. Наверное, следует сказать, что я ничего не сделала правильно. Разве нет?
– Если под «правильно» вы подразумеваете «хорошо», тогда нет.
– Что? И что же я сделала хорошо? Скажите же мне.
– Это заняло бы целый час, мисс Уинн. Вы проделали хорошо тысячу вещей. Ваш замысел и осуществление афер оказались безупречными, с учетом всех деталей и недопущением любых возможных опасностей. Выбор соучастников был превосходным, а ваше владение ситуацией последние две недели – и вовсе просто восхитительным. У меня имеется некоторый опыт общения с людьми, носившими маски в условиях стресса, – как с мужчинами, так и с женщинами, – и великолепнее вашего поведения встречать мне не доводилось – и в первый раз, сегодня как раз две недели назад, когда вы явились ко мне с коллегами по комитету и я вас подробно расспрашивал, и во второй, когда Мистер Ошин сделал предложение насчет Саймона Джейкобса и попросил вас внести десять тысяч долларов, и позже в тот же день в редакции мистера Имхофа, когда мистеру Гудвину рассказали об обнаружении рукописи, которую вы сами же и подложили в папку, и в третий ваш визит с комитетом, когда обсуждался вопрос о моем увольнении, и на заседании совета вчера, когда этот же вопрос обсуждался в моем присутствии, – во всех этих случаях ваше поведение было просто поразительным.
Вулф развернул руку ладонью вверх:
– В одном случае вы продемонстрировали стремительную и восхитительную сообразительность – в пятницу, четыре дня назад, когда мисс Портер приехала в Нью-Йорк повидаться с вами на вашей квартире. К тому времени, конечно же, она поставила вас перед более зловещей опасностью, чем разоблачение ваших афер, – она угрожала разоблачить вас как убийцу. Так ведь?
– Да. Именно поэтому она и приехала. Но как же я продемонстрировала сообразительность?
– Мистер Имхоф употребил в ваш адрес верное слово, мисс Уинн. «Невероятно». Очевидно, вы демонстрировали чудеса проницательности и хитрости, даже не отдавая себе в этом отчета. Но ни в коем случае не по случайности. Должно быть, ваши исключительные способности функционируют на уровне подсознания или же где-то над сознанием. Возможно, психологам стоит ввести новый термин – «сверхсознание». Когда мисс Портер в пятницу явилась к вам на квартиру, она сказала, что за ней следят?
– Нет. Но я опасалась, что такое возможно.
– Тогда вы проявили себя даже еще лучше. Просто великолепно. Итак, вы позвонили мистеру Имхофу и сообщили ему, что мисс Портер приехала к вам и предлагает урегулировать свою претензию, и спросили его совета. По-вашему, это не великолепно?
– Конечно нет. – Эми Уинн действительно так думала. – Это был всего лишь здравый смысл.
