Глава XXIII
СТАРЫЕ ТОВАРИЩИ
Я потерял сознание. Наконец я открыл глаза: неужели я еще жив?
Да, я не умер. Кто-то обмывает мои раны. Жгучая боль…
У склонившегося надо мной человека — рука грубая, но выражение лица сочувственное, нежное, говорящее о добром сердце.
Я все еще лежу в прерии, под открытым небом, вспоминаю подробности схватки с медведем. Не верится: ведь я умер…
Нет, я только лишился чувств! И вот я дышу и вижу небо.
Надо мной ослепительная мексиканская лазурь, кругом зеленеющие прерии; шевелятся какие-то люди, пасутся лошади.
Где я? Куда я попал?
Кто бы ни были эти люди, они друзья. Им я обязан своим спасением от медвежьих лап.
Хочу расспросить, как все случилось, но слабость мешает.
Вот ко мне нагнулись двое — один чернобородый, с густыми бакенбардами, другой — старик с обветренным лицом, загорелым, точно его вылудил медник. Я перевожу взгляд с одного на другого, и в сознании всплывают образы прошлого. Я узнаю эти черты…
Но все заволакивает туман, я больше ничего не вижу, голова кружится.
Я вновь теряю сознание.
Очнулся я бодрее. Солнце садилось. Кожа буйвола, протянутая на двух жердях, защищала меня от косых вечерних лучей. Я лежал на разостланном серапе, а под голову мне положили мое седло, обернутое в звериную шкуру. Лежа на боку, я видел: костер, двое людей. Один сидит у огня, другой стоит. Тот, что помоложе, оперся на карабин и устремил глаза на костер. Он — типичный траппер мексиканских плоскогорий: футов шести ростом, в мокасинах, цветущий, плотный — настоящий англосакс. Сухие нервные пальцы переплелись над стальным дулом. Румяные полные щеки, пышущие здоровьем, длинные баки, сходящиеся, по тогдашней моде, почти у подбородка, большая темно-каштановая борода… Маленькие карие глаза траппера говорили о твердом, волевом характере. Судя по цвету волос, у незнакомца должна была быть нежная белая кожа, но он загорел в мексиканских степях и стал похож на мулата — таково могучее действие здешнего солнца. Этот стареющий человек с открытым, умным лицом был, конечно, красавец в молодости. Черты его дышат смелостью и добротой. На нем охотничья куртка из оленьей замши, прокопченной дымом костров и тонкой, как перчаточная. Наколенники и мокасины настоящей индейской работы, с подошвами из кожи буйвола. Расстегнутый ворот открывает шею и грудь и тельную рубашку из кожи антилопы.
Все, как видите, кожаное: человек был буквально зашит в кожу. Бахромчатый воротник куртки живописно падал на плечи траппера. Полы куртки тоже были отделаны бахромой. Шапка на нем была из цельного енота, с мордочкой на месте козырька, а полосатый хвост свисал на левое плечо.
Патронташ из дубленой рысьей кожи, украшенный головкой утки одной из красивейших пород, так называемой летней утки, висел на ремне рядом с большим охотничьим рогом, испещренным различными узорами и надписями.
Траппер был неплохо вооружен: нож и револьвер за поясом и длиннейший карабин за плечами, настолько прямой, что дуло с прикладом сливались в одну линию.
Бросилось в глаза какое-то щегольство в вооружении и в одежде траппера. По всему было видно, что он неравнодушен к своей внешности.
Упомяну еще про сумочку на его груди, очевидно, подарок какой-нибудь черноглазой мексиканки.
Товарищ траппера отличался от него во всех отношениях. Все в нем поражало дикостью и несуразностью. Он сидел у костра вполоборота ко мне, выставив тощие колени; не человек, а деревянное пугало, обтянутое грязно-коричневой оленьей кожей. Челюсти этой куклы энергично работали: он ел бифштекс, зажаренный на костре.
Ему было лет шестьдесят. Черты довольно суровы, нос орлиный, глаза черные, буравящие, волосы жесткие и короткие, цвет лица смуглый от природы. В этом лице было нечто от француза, испанца и англичанина. В Мексике встречаются самые сложные помеси рас.
