Время, потерянное в лесу, я надеялся наверстать в открытом поле и облегченно вздохнул, когда началась равнина, там и сям усеянная зелеными островками. Лавируя среди них, спасался Белый мустанг.
В зарослях он выиграл большую дистанцию, но тоже спешил на равнину, полагаясь только на свою резвость. Дикий конь ошибался: с таким соперником, как Моро, выгоднее было держаться кустарника.
Но и зеленые островки остались за плечами. Впереди — низкотравная прерия, безбрежная, как море.
С какой бы скоростью ни мчался всадник по саванне, он всегда будет в центре круга, под куполом голубого неба.
Рейнджеры, заблудившись в зарослях, давно отстали. Мустанги тоже рассеялись. На всем протяжении обширной саванны двигались только два предмета: белый силуэт крылатого скакуна и черный — всадника-преследователя.
Скачка была серьезным испытанием даже для моего несравненного Моро. Мы сделали в прериях десять с лишним миль, и мне не пришлось прибегнуть ни к шпорам, ни к хлысту: умное животное разгорячилось, самолюбие его было задето. Меня же одушевляла простая женская улыбка.
Но в истории известны примеры, когда из-за улыбок менялись границы государств и рушились крепости.
— Вперед, Моро, вперед! Нужно догнать — или умереть.
Помех больше не предвидится. Белой лошади некуда скрыться. Сплошная зеленая степь раскинулась ровно, как ковер, она напоминает море, скованное штилем. Ничто не рассеивает взгляда. Некуда, повторяю, укрыться белому скакуну. Времени у нас хватит: стемнеет не раньше, чем через час. Дикий жеребец не успеет воспользоваться мраком: он будет пойман до наступления ночи.
— Вперед, Моро, вперед!
Мы скользили, молча, почти бесшумно.
Ржание беглеца оборвалось. Очевидно, он сомневался в победе. В его аллюре чувствовался страх: никогда и никто до сих пор не настигал его так близко. Он тоже летел бесшумно. Мы неслись, как тени, степь безмолвствовала. Только храп лошадей и топот копыт.
Двести шагов нас разделяют. Кружится голова. Я убежден в победе! Надо пришпорить Моро, прибавить ему ходу. Пора положить конец отчаянной погоне.
— Вперед, Моро! Последнее усилие — и ты отдохнешь!
Я бросил взгляд на лассо. Оно лежит, скатанное на луке, пропущенное через кольцо и пристегнутое пряжкой к луке седла. Мертвая петля свободна, моток прилажен — все в порядке.
Скатанную часть лассо я перекидываю на левую руку, которая держит поводья: выпрастываю петлю и зажимаю ее правой рукой. Все готово…
О, ужас! Куда девался Белый мустанг?
Приспособляя лассо, я потерял его из виду. Когда я поднял глаза, его не было.
Я с такой силой рванул поводья, что мундштук мог ранить Моро, но жеребец мой и сам бы остановился.
Моро застонал, ошеломленный.
Я озирался во все стороны, тщательно исследуя равнину, но даже беглого осмотра было достаточно: Белый мустанг исчез. Ровная плоская прерия, замкнутая горизонтом. Ни деревца, ни бугра, даже кустарники и кактусы отсутствуют, даже высокая серебристая трава. Зеленый покров едва достигает двух дюймов: змее негде спрятаться, а тем более лошади.
Я чувствовал, как дрожит взмыленный Моро.
На лбу моем проступил холодный пот.
Немало пережил я опасностей, но все они не выходили из ряда обычных испытаний, и мне и в голову не приходит гордиться своим прошлым. Одна нога у меня сломана, другая прострелена. Я спасся от кораблекрушения и остался раненый на поле битвы… Была минута, когда сотни мушкетных дул на расстоянии тридцати шагов целились мне в грудь и смерть казалась неизбежной. Грянул залп — и все-таки я жив.
Но прошу читателя не считать меня записным героем. Я не хочу хвалиться: никогда я не рвался навстречу смерти. В бурные приключения я был втянут помимо своей воли. Скажу только, что, однажды столкнувшись с опасностью, я глядел ей прямо в глаза.
Случалось мне также трусить, но, если слить воедино все ощущения страха, пережитые при различных обстоятельствах, это чувство не сравнится по силе и глубине с тем, что я испытал, осадив коня, в прериях…
Я не суеверен, но в эту минуту я готов был поверить в сверхъестественное. Больше того, я вынужден был допустить нарушение законов природы.
