, значит, есть и у вас нравственное право, чтобы и вы могли говорить об имени Его как «власть имущий»>618.
В заключение позвольте сказать следующее. Вы считаете пагубным перекидываться словечками вы да мы, а я считаю бесконечно более пагубным ту мягкость, которую вы незаконно называете духом Иоанна.
В вашей совершенно правильной идее «все виноваты» люди слишком привыкли видеть убежище для своей совести. На миру, мол, и смерть красна. Где нам быть героями, когда все грешны!>619 В сознании общности греха немногие с большей остротой начинают чувствовать свой личный грех, большинство, наоборот, свой грех стремится растворить в сознании общности греха. И я уверен, что, прочтя ваше письмо, многие, к кому оно относилось по всей справедливости, облегчённо вздохнут и скажут: «В самом деле, с чего это обращать внимание на такое письмо, разве сам-то автор не грешен, да и кто дал ему право тащить меня на суд?»
И так рассуждающий будет глубоко неправ. Я сознаю свой грех, и именно потому, что сознаю, и имею право обращаться с обличением к тем, кто в принцип возводит свою слабость; указывать другому то зло, которое он не видит, или сваливать это зло на другого – не одно и то же.
Если я в чём грешен, пусть обличат меня>620. Только указывая друг другу язвы, без всяких снисхождений, без всяких робких вопросов «имеешь ли на это право?», обличая друг друга в меру сознания собственных грехов, можно воистину совершать работу Господню>621.
Вот всё, что я могу ответить на ваше письмо. Во всяком случае, спасибо за него. Резкость вашего тона принимаю без обиды, ибо чувствую, что она вырвалась от любви. Я не согласен с вашим письмом, но оно мне дорого, потому что вы в нём пытаетесь выполнить самое нужное в настоящее время: «…подать друг другу руки, чтобы вместе идти на работу».
Ответ на письмо Г. Ветрова к С. Н. Булгакову
Письмо г. Ветрова к С. Н. Булгакову>622 чрезвычайно интересно в том отношении, что в нём с большой яркостью обнаруживается одна из крупных причин тех недоразумений, которые обычно возникают при обсуждении вопросов, связанных с христианством.
Если христианское отношение к политическим и социальным вопросам критикуется людьми, вполне определённо относящимися ко всякой религии как к отжившему суеверию, то совершенно очевидно, что не может быть и спора о том, насколько правильно решаются эти вопросы с христианской точки зрения.
Но когда в основу критики кладётся христианство и доказывается внутреннее противоречие общественно-политических взглядов с духом Евангелия, тогда совершенно необходимым условием, во избежание каких-либо недоразумений, является признание центральной идеи христианства, без которой никакое учение, самое идеальное, не вправе себя называть этим именем.
Вскрыв противоречия между религиозной основой и решением социальных и политических вопросов, нельзя под христианством разуметь всё, что вздумается. Если выводы какого угодно автора ставить в зависимость от собственных предпосылок, то, конечно, в самом логичном и стройном построении можно найти «внутренние» противоречия.
Центр христианского учения – Христос, Богочеловек, распятый, искупивший грехи мира и в третий день воскресший. Без веры во Христа, в Богочеловечество и воскресение, может быть, возможно гораздо более «здравое» учение, для многих оно, может быть, будет несравненно выше и идеальней, – но во всяком случае оно уже не будет христианским>623.
Г-н Ветров как раз и стоит на точке зрения христианства без Христа, человечества – но не Богочеловечества.
«Религиозный человек может быть только индивидуалистом, – пишет г. Ветров, – и всякая извне навязываемая форма иерархии лишь оскорбляет святую свободу его души»>624. Вот первое утверждение, которое стоит в полном противоречии с христианством и признав которое уже нельзя критиковать С. Н. Булгакова, якобы стоя с ним на одной плоскости.
Христианство учит, что, где двое или трое соберутся во Имя Иисуса, там и Он посреди них>625. Религиозное чувство для верующих – не запертая для других драгоценность, «личное дело», а общее достояние, которое до́лжно нести к людям. Христианство в корне уничтожает все перегородки, отделяющие людей друг от друга, оно зовёт к жизни «единым сердцем» и раскрывает внутреннее единство всего мира. Христианин, индивидуализирующийся в своём религиозном чувстве, – овца, отпавшая от своего стада Христова. Наш великий грех современной религиозной жизни именно в том, что в ней слишком много уединенья, – но это не может возводиться на степень подлинной правды, – наоборот, в этом причина упадка церковной жизни. И в тех усилиях сбросить тяжесть внутреннего религиозного «монастыря», которые переживает теперь большинство верующих людей, – залог и первые признаки грядущего религиозного возрождения.
