Так говорил, а сам думал: молодо-зелено, товарищ секретарь. Мало жизни еще испытано. Поживи с наше, пройди войны и разрухи, вот тогда поймешь, как он дорог, как силен этот кусок хлеба…
А ведь завидуешь ему, Андрей Сергеич! Молодости его. Энергии. Решительности. Убежденности.
Для Владлена завод — сама жизнь, ее содержание, ее смысл. Пропадает на заводе и днем, и ночью. Наверное, и семью забросил. Того и гляди, жена заявление в партком напишет: внушите!
Обычная проблема нашего времени, и в газетах пишут, и в книгах обсуждают. Обычно осуждается муж, а жене — вагон сочувствия. А ведь неправильно! Ведь это же нормальное человеческое состояние — больше всего на свете любить свое дело, свой труд, свою работу. Что же тут предосудительного? За это хвалить надо, не осуждать…
Чем закончился спор? А ничем. Согласились — все одинаково важно в нашем подлунном мире. Взаимосвязано. Миновали времена, когда одна отрасль человеческой деятельности могла существовать без другой.
Что было потом? Потом они вышли на берег Безымянки. Раньше здесь был пустырь. Даже не пустырь, а выпасы. В жаркие летние дни на берегу всегда лежало красно-черное стадо. Паслись лошади и телята. Взбрыкивая длинными ногами, задрав хвосты, телята и жеребята носились по берегу — удирали от паутов.
Так вот, на бывшем выпасе построены четыре корпуса. Строится пятый. Тот самый, около которого груды кирпича. Совсем не ломаного, а нормального кирпича. Нахально соврал пасечник: никакой бульдозер не собирается сталкивать кирпич в овраг. Оврага нет, кирпич не битый, а для бульдозеров есть дела поважней — они готовят площадку следующего, шестого корпуса.
Нулевой цикл делают. С Владленом походить, так всю строительную терминологию узнаешь. Надвигается зима, земляные работы должны быть закончены до замерзания почвы. Торопятся землеройные машины, грохот и лязг такой, что в ушах ломит. Между прочим, впервые услышал, как свистят трактора. Казалось бы, зачем трактористу сигнальный свисток? Его и так за три километра слышно. Оказывается, есть. И довольно мелодичный, между прочим.
Бульдозеры, скреперы, экскаваторы рыли землю, как гигантские кроты. Землю предков. Хорошую землю. При Андрее Сергеевиче любопытства ради Владлен замерил слой чернозема. Метр с четвертью. Чернозем берегут, снимают отдельно, самосвалы увозят в тепличное хозяйство, — есть и такое на заводе, — и в новый парк. Молодежь, комсомольцы, — а есть ли на заводе немолодежь и некомсомольцы? — собираются осенью рассаживать парк. Земля понадобится на подсыпку, ее запасают. А пасечник болтал: бесхозяйственность. Используется все так, как положено. Болтун ты, пасечник, и больше ничего!
Из четырех действующих корпусов один особенно шумен. Грохает там так сильно, что вздрагивает земля под ногами. Мукомол — не металлист и не электрик, — однако разобрался: заготовительный корпус. Куют, штампуют, режут металл. Три остальных корпуса — тихонькие. Инженерный корпус с лабораториями. Механообрабатывающий корпус с вспомогательными и ремонтными службами. И чистенький, почти бесшумный сборочный корпус: оштукатурен, побелен, озеленен. Сразу видно, что пользуется особым расположением руководства. Еще бы! Последний передел. Тут рождалась она, продукция. Тут выполнялся план — святое дело для любого хозяйственника…
Что это? Кажется, задремал. Однако, как хочется есть. Надо пойти в столовую, пока ее не закрыли.
Андрей Сергеевич сел. И вздрогнул: совсем близко, рядом стучали. К окну прильнуло лицо девушки. Что-то знакомое… Да это же Наденька из бюро пропусков. Он подошел, открыл окно.
— Андрей Сергеевич, извините. Вас очень просят прийти во Дворец культуры.
— Меня? Не ошиблись? Что-то не так…
— Все так. Владлен Петрович просил. Пожалуйста, не задерживайтесь. Вас ждут.
Ждут? Что он еще там придумал?
