Помнишь, когда я была барышней, ты сочинил для меня историю России и там.
Дура.
Ты всегда говоришь, что я дура, но рецензент.
Мерзавец.
Уважаемый господин редактор, хотя и не в обычае, чтоб беллетристы вступали в объяснения со своими критиками, но.
Во-первых, г. рецензент приписывает мне такие намерения, в связи с, он обличает меня в недостаточном знакомстве, ошибках в хронологии, а также что я много пропустил: где Пугачев, где сенат, в котором не нашлось географической карты России, где много других происшествий, перечисление которых приносит честь рецензенту, но в то же время не представляет и особенной трудности при содействии изданий гг. Бартенева и Семевского.
Однако я должен вывести почтенного рецензента из заблуждения, будто бы, издавая историю града Глупова, я имел в виду «историческую сатиру», я также должен уверить его, что даже и на будущее время сенат, не имеющий исправной карты России, тогда, как, например, такой факт, как распоряжение о писании слова «государство» вместо слова «отечество».
Сверх того историческая форма рассказа представляла мне некоторые удобства, равно как и форма рассказа от лица архивариуса.
Но в сущности, я никогда не стеснялся формой и пользовался ею лишь настолько, насколько находил это нужным.
И мне кажется, что ввиду тех целей, которые я преследовал, такое свободное отношение к форме вполне позволительно.
Далее рецензенту кажутся вздором такие образы, как градоначальник с органчиком в голове и тому подобные.
Но зачем же понимать так буквально?
Ведь не в том дело, что у Брудастого в голове оказался органчик, наигрывающий романсы: «не потерплю!» и «раззорю!», а в том, что есть люди, которых все существование исчерпывается этими двумя романсами.
Надеюсь, что в объяснениях я не зашел слишком далеко.
Затем, приступая к обличению меня в глумлении над народом непосредственно, мой рецензент высказывает несколько теплых слов, свидетельствующих о его личном сочувствии народу.
Оно меня безмерно радует; но думаю, что я собственно не подал никакого повода для столь благородной демонстрации.
Остаюсь, господин редактор, с выражениями, ваш Салтыков.
Не напечатали, мерзавцы.
Мерзавцы и дураки.
Дураки и лицемеры.
А доктор Ионов?
Доктор Ионов не мерзавец.
Я его не считал и дураком.
Когда в Вятке мне было особенно плохо, именно доктор Ионов.
Во всей Вятке единственный дом, в котором я.
Доктор Ионов, прямолинейный и честный, но почему.
Не понял.
С натянутым и ледяным письмом вернул книгу, что не желает, с письмом любезным, но оскорбительным, что не желает впредь никаких, ведь я всегда посылал ему, никаких отношений со мной, подарков, переписки, не желает.
Не понял.
Никто не понял.
А ведь стоит только выглянуть в окно: градоначальник безумный летает над городом, градоначальник с головой нафаршированной трюфелями, с органчиком в голове, без головы, все летает по прямой линии.
Болит сердце.
Может я сошел с ума, не они?
35
Нечаев. Кто это такой — Нечаев?
Этого никто не знает.
Но все дрожат.
Дрожанием руководит полиция.
Раз — открыть рот, два — лязгать, ночь опускается при счете три, входит полиция, лязгать, лязгать, этот уже не должен, потому что его забрали, но остальные — открыть, лязгать.
Нечаев?
Исчез как привидение, может его вообще не было, но ведь что-то было; что такое, скажите; лучше не говорить.
Реален — лишь труп, найденный в пруду.
Встать, суд идет.
Первый в истории России гласный суд, с речами адвокатов, с представителями прессы, даже с публикой в зале; с делом Нечаева стали мы таким образом государством законным, европейским, поздравляю; над головами судей — Александр, просвещенный монарх; встаем почитая справедливый суд; но почему эта дрожь?
Раз — открыть рот, два — лязгать; слово имеет господин прокурор; восемьдесят семь подсудимых, но Нечаева недостает на скамье.
Не думаю, Николай Алексеевич, чтобы мы могли позволить себе дать собственный отчет о процессе, если бы однако в обзоре печати.
Попробуйте, но очень осторожно.
Ведь не напишу же я, что это банда мерзавцев, готовых продать душу за полгроша.
Так что пишу обзор печати, а Достоевский над синими морями, те же газеты с небольшим опозданием читая — фантастический роман о бесах.
