Я вывалила кашу с мясом в собачью миску с остатками овсянки, принесла песику свежей водички, погладила мохнатую Томкину башку и жалостливо сказала:
– Кушай, кушай, мой хороший! Если завтра твоя хозяйка не вернется домой, то я приеду и стану тебе родной матерью. Договорились?
Пес грустно вздохнул, но возражений не высказал, и я ушла, старательно закрыв дом и двор на все замки.
В десятом часу вечера фиолетовые сумерки уплотнились, и небо в пятнышках белых звезд сделалось похожим на бархат, проеденный молью. Где-то на полпути, посреди поля, я пожалела, что не осталась ночевать в особняке, но меня гнала домой надежда услышать Писклю, который мог позвонить мне на домашний телефон. Может, поганец объяснит мне толком, чего ему от нас с Иркой нужно?
Крепко задумавшись, в потемках я немного сбилась с пути и вышла из зарослей полыни не к остановке маршрутных такси, а метров за двадцать до нее, но попала именно туда, куда следовало: на пятачке внутри петли, образованной разворачивающейся обратно дорогой, толпились пустые маршрутки. Небольшое – голов пять-шесть – стадо «Газелей» невнимательно пасли мужики, сгруппировавшиеся вокруг грубо сколоченного стола под одиноким фонарем. На одном краю стола высилась переполовиненная пластиковая бутыль с негазированной минералкой, на другом – двое водил играли в шашки, а третий наблюдал за игрой, и еще кто-то непонятно возился в зарослях, подсвечивая себе фонариком.
– Добрый вечер, – приветливо сказала я, появившись в круге света перед дядьками.
– Свят, свят, свят! Сгинь, нечистая! – смешно закрестился маленький лысый живчик лет пятидесяти, одновременно улыбаясь во всю ширь щербатого рта. – Кто ты, ночная гостья?
– Так, прохожая. Мне бы Михалыча, – попросила я.
– А в лоб? – хамовито отозвался один из игроков в шашки – тот, который сидел лицом ко мне.
Смотрел он при этом не на меня, а на доску, но правую руку занес повыше и сложил пальцы для щелчка. Я уже испугалась, что меня хотят стукнуть, но тут мужик опустил руку и громко щелкнул по шашке на доске. Черная шашка шумно врубилась в ряд противостоящих ей белых, пластмассовые кругляшки разлетелись в разные стороны, и из зарослей травы позади игроков, разогнувшись, показался толстый парень с фонариком в руке.
– Все, мужики, кончай играть! – громко сказал он. – Третий комплект шашек расстреливаете, я уже запарился их собирать, в темноте ничего не видно!
Я подняла черную шашку, которая стукнула меня по коленке и упала в траву, шагнула вперед и положила похожий на шоколадную конфетку кругляшок на край стола.
– Спасибо, солнышко! – поблагодарил меня мужик, действия которого произвели фатальное опустошение на клетчатой доске. – Ты, говоришь, Михалыча ищешь? Он там.
Дядька махнул рукой в сторону припаркованной поодаль маршрутки, на дверце которой была изображена голая девушка, в технике «боди-арт» высокохудожественно раскрашенная под сотовый телефон. Рядом помещался адрес салона сотовой связи «Сотня» и слоган: «Жми, не бойся!» На какие именно места желательно жать, указывали красные стрелочки, пририсованные кем-то от руки в нарушение художественного замысла авторов картины. Расписная дверь была открыта, и за ней в неосвещенном салоне кто-то шумно ворочался. Опасаясь, что там именно в этот момент кто-нибудь безбоязненно жмет на какие-то эрогенные точки, я громко покашляла:
– Кгх-м, кхе! Извините, пожалуйста, можно видеть Михалыча?
– И видеть, и слышать, – подтвердил усталый мужской голос.
– И осязать! – захохотал кто-то из игроков за столом, явно намекая на игривую рекламу «Сотни». – Жми, не бойся!
– Не смущайте девочку, – укоризненно произнес человек, выглянувший из маршрутки. – Это я Михалыч. Чего ты хочешь, детка?
Мужик был немногим старше меня, но отеческое обращение в его устах не звучало насмешкой. У дядьки был такой добродушно-основательный вид, что сразу становилось понятно: его начали уважительно называть Михалычем уже лет двадцать назад. Этот человек самодостаточен, спокоен и уверен в себе, пиитета по отношению к прессе от него не дождешься, тут нужна совсем другая тактика!
