Хочу ручьев, хочу апреля,
Когда земля, от солнца прея,
Вгоняет клинышки травы
В зазор меж вымокших булыжин, —
Хочу быть к таинству приближен,
Я потерял его, увы.
Как это было?.. По указу
Тепла и света, как гроза,
Все примелькавшееся глазу
Так и бросается в глаза.
И так событье откровенно,
Что сердце чувствует, успев
Пасть и взлететь, как мир смиренно
И умирает и мгновенно
Рождается, похорошев!
Когда пульсирует весной
На кирпиче стены, как жилка,
Вода под коркой ледяной
И пахнет ржавью жестяной,
Когда наивный снег ночной
Уже причмокивает жидко
На тротуарах и МОГЭС
Плывет, как пятитрубный крейсер,
В туман… Ну, кто из нас не грезил
И не испытывал чудес!..
Я был прогульщиком тогда.
Меня плавучая вода
Несла по улицам, как щепку,
Как отраженье облаков.
Бывало, нахлобучишь кепку,
Накинешь плащ — и был таков!
И словно б не было меня,
И вместе с тем все было мною:
И пульс под коркой ледяною,
И влага стен, и щебетня.
Два семинара в понедельник,
А он забыл о них, бездельник,
Но как я пристально учил
Заветы тающего снега,
Уроки раннего побега,
Что он от ночи получил.
Оставив пыльные тома,
Как я усваивал проулки,
Где, как волшебные шкатулки,
Таятся древние дома…
Что только делает апрель!
Карнизы тают, ветки мокнут.
Как слезы радости, на окна
Навертывается капель.
Как залихватски воробей
Пошел вприсядку по сухому
И тут же в лужу, точно в омут,
Чирикнув лихо: не робей.
Как зыбок день в наплывах сини,
Как жарок воздух у метро,
Как жаворонок в магазине
Косит изюминкой хитро!
О, в эти дни, когда метельщик
Сметал, как мусор, талый снег,
Я жил как злостный неплательщик,
Но как счастливый человек.
Когда б поэт, как тунеядец,
Жил чувством, взятым в долг у тех,
Что, мужествуя средь нескладиц,
Среди житейских неурядиц,
Живя для дел, а не утех,
Сказать не успевают сами
О счастье или о беде, —
Но сам ни волей, ни слезами
Не переплачивал нигде,
То, как бы в рифме или в слоге
Ни упражнялся дотемна,
Как ни вертелся б он, в итоге
Такой дороге грош цена.
К чему б я это! Не пойму…
А может, собственно, к тому,
Что краски мира я искал
Не для себя, а для кого-то,
Что сам я многое терял,
Когда их молча обретал,
Что если все их не роздал,
То в том одном моя забота;
Что дразнит песнь, а не влечет,
Когда она за чей-то счет.
Ах, как мне мало было надо!
Сырыми бревнами дохнет,
Бродячим ветром, глубью сада —
О, что за странная отрада
Всю душу вдруг перевернет!
Вот шире дни, а ночи уже.
Уже глядятся липы в лужи.
Их мелкий лист — как первый снег,
Остановившийся в полете…
Ну как, серьезный человек,
Без них, ничтожных, вы живете!
Вам надо большего! Я знаю.
Я сам такой, я понимаю.
Мы служим, времени в обрез.
Нам польза надобна прямая,
А это детский интерес.
Но что же, грудь по-молодецки
Топыря — в собственную честь,
Кричим порою мы, что, дескать,
В пороховницах порох есть.
Что мы, брат, молоды и фору
Любому юноше дадим,
И поминаем к разговору
Весны таинственную пору
И под лукавый лунный дым
Беспечной барышне твердим!
Мы первый утренник забыли.
Ослепли и оглохли мы.
Как будто слоем легкой пыли
Прибило души и умы.
Мы потеряли обонянье,
Мы слух утратили. И в том
Находим даже обаянье,
Как в чем-то искони мужском.
Но выйди в полночь, хоть в субботу,
Как говорят, в короткий день,
Свою высокую работу
Не забывай, но сквозь заботу
Вглядись — грустит у поворота
Березки тоненькая тень.
1960
