— Как вас зовут? — спросил я незнакомца, пытаясь разрядить то тягостное молчание, которое установилось между нами.
— Пантелеймон Соломонович Кацман.
— Мы скоро до Карасей дойдем, а все молчим.
— Конечно, мне туда и нужно, — не обращая внимания или не понимая высказанного мною упрека, спокойно ответил Кацман.
— Вам туда, а мне обратно возвращаться надо.
— Извините меня, я что-то плохо соображаю. Моя дочь, эти бессонные ночи…
— Что ваша дочь? — спросил громко я, наконец, смутно понимая смысл столь позднего визита этого человека.
— О, если бы вы только знали, что происходит с моей Элочкой! — с тревогой в голосе произнес Пантелеймон Соломонович.
— Если вы мне расскажете, то и я буду знать. Однако не забывайте про время. Уже двенадцатый час.
— Еще раз простите меня, я даже не знаю, с чего начать.
Из того, что мне рассказал в тот вечер Кацман, можно было понять, что опасаться за здоровье его дочери пока нечего. Вот почему я предложил ему провести эту ночь у нас на базе. Пантелеймон Соломонович категорически отказался.
Когда я вернулся в домик, там не спали. Пришлось кратко рассказать о несчастье, которое привело к нам этого пожилого и не очень здорового человека.
— Ну как же ты отпустил его одного? — с тревогой спросила меня жена.
— К счастью, он живет недалеко. Но мне кажется, он все равно бы ушел к больной дочери, даже если бы та находилась в другой части нашей области. Ты бы оставила больного ребенка одного?
— Конечно, нет.
— Вот и ответ на заданный вопрос, — сказал я. — Давайте спать.
Долго не мог я уснуть в эту ночь. Перед моими глазами все еще стоял этот седой пожилой человек, которого скрутила болезнь дочери. Вот и сейчас, думал я, ночью, в темноте, пробирается он к самому дорогому для него человеку.
Утро было прохладным и ясным. С первыми лучами солнца мы были уже на ногах. Сделав утреннюю зарядку и пробежав полтора-два километра по лесным дорожкам, мы, как обычно, все вместе собрались завтракать в столовой. В это утро Константинов был особенно весел, без умолку шутил, рассказывал разные смешные истории. К концу завтрака, когда мы допивали кофе, он предложил сделать после обеда вылазку на Красный Камень — романтическое место на островке, расположенном в середине озера и овеянном многочисленными легендами.
Как ни жаль было, но пришлось от экскурсии отказаться и лишить этого удовольствия Антона Алексеевича: мы должны были ехать в Караси. Захватив с собой аптечку, сразу же после завтрака отправились на остановку.
Автобус пришлось ждать недолго. Еще полчаса езды — и мы въехали в небольшое село Караси, на окраине которого находилась дача Кацмана.
Еще издали мы увидели утопающий в зелени домик с желтой крышей и большой стеклянной верандой. Кругом были цветы. Плети дикого винограда окутывали веранду до самой крыши. Подоконники в домике также были заставлены цветами.
На этом живом фоне, радующем человеческий глаз множеством красок, странно было видеть ту угнетающую картину, которая открылась нам, когда мы вошли внутрь дома.
В глубине комнаты в кресле сидела девушка лет восемнадцати-двадцати. Ее глаза были закрыты, а руки словно плети лежали на коленях. Лицо бледное, маскообразное. Рот слегка приоткрыт. Если бы девушка лежала, можно было подумать, что она мертва. В глубоком раздумье рядом с ней стоял Пантелеймон Соломонович. В комнате — абсолютная тишина, даже висящие на стене часы стоят. Пол застлан домотканым цветным половиком. Сквозь стоящие на подоконнике разросшиеся цветы свет проникает плохо. Эта удручающая обстановка передается и нам, и мы с Антоном Алексеевичем в нерешительности останавливаемся на пороге. Так продолжается несколько секунд. Наконец, Константинов негромко кашляет — со стороны хозяев абсолютно никакой реакции. Снова кашель, уже более громкий и несколько раз подряд. На какой-то миг замечаю легкое движение головы девушки, после чего чуть слышно раздается голос: «Папа, к нам кто-то пришел!» Глаза ее так и остаются закрытыми.
Мужчина резко повернулся к нам, как будто тряхнул головой, чтобы освободиться от оцепенения, и, протянув руку, как старым знакомым, с вымученной улыбкой на лице пошел навстречу.
