После короткого консилиума назначаем больной обильное питье с малиновым вареньем, обкладываем ее ноги грелками и даем потогонные средства. Все это оказывает хорошее воздействие на ее молодой организм: проявления тяжелого недуга быстро отступают. Можно собираться в обратный путь. Однако сразу сделать это не удается: гостеприимная хозяйка, пока мы возились с больной, успела приготовить ужин и вместе с Павлом Михайловичем настоятельно просят нас перекусить перед дорогой. К молодой, только что выкопанной и сваренной картошке были поданы те самые огурцы, которые так понравились мне на охотничьей базе.
— А скажите, — обратился я к Авдотье Егоровне, — не ваши ли огурцы продавал у нас на базе отдыха мальчик?
— Сережа?
— Да, да, он самый!
— Мои. А что, не понравились?
— Что вы! Очень вкусные.
— Он мне говорил, что «какой-то дяденька» даже просил дать ему рецепт, как мы их консервируем.
— Этот «дяденька» перед вами.
— Секрета особого нет. Помимо специй, мы салициловую кислоту, аспирин добавляем…
Словно удар грома, пронеслись ее слова в моих ушах. Я даже вскочил от неожиданности. Так вот где разгадка того, почему ее невестка прикована сейчас к постели, почему в этой семье так и не могут дождаться ребенка! Известно, что существует индивидуальная непереносимость к салициловой кислоте, которая, вероятно, и была сильно выражена у молодой женщины, пришедшей в семью мужа, где культивировался этот способ консервирования.
В том, что отравление Прохоровой произошло именно салициловой кислотой, мы убедились, когда произвели лабораторный анализ.
Уезжали мы из Петровского далеко за полночь. Небо обложили тучи, накрапывал дождь, его крупные капли барабанили по крыше. При свете зажженных фар я достал рецепт Авдотьи Егоровны и выбросил его в дорожную грязь под колеса мотоцикла.
Стояло жаркое лето. Все живое, казалось, изнывало от жажды. Ребятишки прилегающих деревень целыми днями пропадали на озере и небольшой речушке, огибающей базу отдыха, где мы проводили в том году свой отпуск. Даже собаки — и те днем предпочитали держаться тени, лениво растянувшись, дремали в каком-нибудь укромном месте, далеко высунув языки и часто дыша. На деревьях среди зеленой кроны то здесь, то там виднелись рано завядшие иссушенные неистово палящими лучами солнца листья.
Прошло только около десяти дней, а мы были черны, как негры. За время отдыха исходили вдоль и поперек окрестности озера Увильды.
В целом отдых проходил размеренно и хорошо, особых происшествий не было, если не считать одного. О нем-то я и хочу рассказать.
В тот вечер мы отмечали день рождения нашего сына. Для подобных мероприятий на базе отдыха существовала «Корчма» — заведение типа ресторана, выполненное на древнеукраинский манер и оформленное талантливо и с большой выдумкой.
Домой в тот вечер мы возвратились несколько позже, чем обычно, и были очень удивлены, увидев сидящего у самых дверей человека, обхватившего руками голову. Казалось, что он или уснул, или глубоко задумался. Незнакомец не поднял головы даже тогда, когда мы с женой почти вплотную подошли к нему. Только тогда, когда я положил ему руку на плечо и спросил: «Что с вами? Вам, может быть, плохо?» — он быстро вскочил на ноги и стал извиняться за свой столь поздний визит. Я пригласил его войти.
— Что случилось? — спросил я гостя, предлагая ему сесть.
— Простите меня, доктор, но я не мог не побеспокоить вас… Я не мог поступить иначе, хотя осознаю всю нетактичность своего поведения…
— К чему все эти слова? Раз уж пришли, то скажите, что привело вас к нам. Время уже позднее, и вы понимаете, что пора спать.
— Спать, спать… вот это меня больше всего и беспокоит.
— Что значит «беспокоит»? Давайте, человек хороший, пойдемте погуляем, и вы мне расскажете, чего вы от меня хотите.
Честно говоря, мне показалось, что передо мной психически нездоровый человек. Волосы его были взлохмачены. Ворот рубашки расстегнут, а галстук приспущен и сбился на сторону. Мы вышли из домика и отправились к находящейся неподалеку березовой роще. Стояла прекрасная погода. Спала полуденная духота. Дышалось легко. Вот прошла навстречу нам пара молодых людей, парень с гитарой и девушка с большим букетом полевых цветов, постепенно затихли их голоса — и снова безмятежная тишина, нарушаемая только шорохом наших неторопливых шагов.