— Не желаете ли? — спросил Заичневский девицу, кивнув на толпу и протянув руку, чтобы помочь слезть.
— Я бы предпочел, чтобы вы остались, — тихо, по-французски приказал девице старик.
Заичневский улыбнулся, сказал по-французски же:
— Уверяю вас, сударь, ничего предосудительного мадемуазель не услышит. Это имение князя Оболенского.
Говорил он легко, привычно, старика смягчила легкая французская речь.
— Только ненадолго, — согласился старик. Военный увязался тоже. Они подошли к толпе. Сам князь в венгерке с куньим воротником изящно протянул руку, в коей держал хлыст, к двум нестрогого виду господам, должно быть мировым посредникам, сказал в толпу:
— Прежде я был вашим отцом и благодетелем, теперь — они. Во мне прежде вы находили барина и защитника, теперь найдете в них. Прошу любить и жаловать.
С этими словами он шагнул к хорошему коню (гнедому в белых носочках, с белою звездой на лбу), легко метнул в седло тучноватое, ладное свое тело и ускакал. Мужики без шапок проводили его взором. Посредники стояли на крыльце.
Заичневский рассмеялся. Мужики обернулись (веселый какой!), осмотрели недружелюбно молодого барина в красной рубахе. Заичневский, расталкивая их, пошел к крыльцу, стал фертом, не обращая внимания на посредников:
— Братцы! Ускакал князь-благодетель на резвом скакуне!
Мужики оживились: и правда, что ускакал. Посредник в бекешке спросил:
— А вы, собственно, кто будете?
— Божий странник! Не узнали?
— Вы знаете — нет, — сказал посредник в бекешке.
— И — напрасно, — ответил Заичневский, и сказал в толпу: — Братцы! Земля-то ваша! Вы ее сдобрили, отцы ваши, деды и прадеды! А Положение глаголет так, что вы должны кланяться барину в той земле! А вы ведь можете просто взять ее! Взять, и дело с концом!
— Да кто вы такой? — повторил посредник.
— Я уже представился: божий странник!
И сошел с крыльца. Мужики развеселились его ответом, окружили, пошли провожать к колымаге, бросив посредников. Заичневский взял за плечо длинного в старой барской кацавейке:
— Небось — дворовый?
— При поварне, ваше благородие…
— Что ж ты-то станешь делать на воле без земли?
За дворового ответили сбоку:
— Не иначе ему, как, значится… Того…
— Добудем землю-то, — негромко сказал небольшой мужичонка с глазами хитрыми, аспидными.
— Это — голыми руками? — спросил Заичневский. — Вы слыхали про Антона Петрова? (Мужики притихли, поскольку не слыхали.) Тоже вот так — добудем, добудем… А не добыл. Отчего? Оттого, что не было у него оружия. Думайте об этом, братцы. Думайте промеж себя, запасайтесь впрок и помните: оружие в городах. Там, в городах, и люди есть, которые с вами всей душою. У вас мир, община, сходы — неужто не сговоритесь?
— Сговоримся, барин… Как не сговориться?..
Колымага тронулась, Заичневский махал мужикам картузом. Мужики смотрели вслед.
Военный сидел выпрямлено, молча, делая вид, что рядом никого и нет. Старый барин сказал, когда проехали городок:
— Как же вы можете, милостивый государь, будучи дворянином, подбивать мужиков на бунт?
— Да земля ведь нужна им более, чем нам с вами!
— Вам откуда знать — нужна мне земля или не нужна?
— Помните, сказано: они работают, а вы их труд едите? Для того и нужна! Да справедливо ли это?
Военный не сдержался:
— Странно… Неужели вы станете проводить подобные мнения к своим крестьянам?
— Вообразите! — не глянул на него Заичневский. — Толкование этих истин я полагаю задачей своей жизни!
— Вот как?
— Именно так! И проповедовать их я буду не только в деревне, но везде, где только возможно!
Военный промолчал, но старик не унимался.
— Ну а вот придет Пугачев к вашему батюшке! — вскрикнул он. — Вы-то как поступите? К Пугачеву пойдете в прислужники, а отца с матерью — на виселицу? Хорош сынок!
— Сударь, — приличным, даже печальным голосом сказал Заичневский, — вы стращаете меня тем, чему сами виною.
— Как-с? Объяснитесь!
— Извольте, — вздохнул Заичневский. — Пугачев — порождение общества самодержавного, принуждающего. Это пружина, которая в конце концов не выдерживает сжимания.
— Но вот ведь государь дал волю!
— Кому?
— Как это — кому? Я пугаюсь, сударь, здоровы ли вы?.. Как это — кому? Крепостным!