Появился официант с кофе и пирожным для Райнхарда.
— Ты уверен, что не хочешь ничего съесть? — спросил Райнхард.
— Абсолютно.
Либерман чайной ложкой зачерпнул пенку со своего кофе, а Райнхард погрузил вилку в несколько слоев бисквита и шоколадного крема.
— Ммм… — Райнхард закрыл глаза. — Как вкусно.
Либерман полез в карман и достал смятое письмо и ручку.
— Вот… — произнес он.
— Что это? Ты хочешь, чтобы я прочитал его?
— Нет, я хочу, чтобы ты что-нибудь нарисовал здесь. Что-нибудь простое. Но не показывай мне.
Либерман отвернулся, а озадаченный Райнхард что-то нацарапал на письме.
— Все?
— Да.
— Переверни бумагу, чтобы рисунок оказался внизу.
— Сделал.
— Хорошо.
Либерман повернулся и сказал:
— Дай мне это сюда.
Райнхард отдал письмо другу, а тот сразу положил его в карман, не попытавшись посмотреть, что там нарисовано.
— Ты нарисовал герб Габсбургов — двуглавого орла, — сказал Либерман.
— Боже мой! — воскликнул Райнхард. — Как ты догадался, черт возьми?
— Конечно же я прочитал твои мысли, — спокойно ответил Либерман.
Райнхард рассмеялся.
— Ладно, ладно… ты добился своего. А теперь расскажи мне, как ты это сделал.
— Я заглянул в свою чашку с кофе, когда брал у тебя письмо. Твой рисунок отразился на поверхности моего «Мокко».
— Очень хорошо, — уважительно произнес Райнхард. — Попробую этот трюк с Эльзой, она должна клюнуть. — Он снова взял вилку и стал поглощать «Добос». — А что ты думаешь о поведении Хёльдерлина?
— Он явно очень нервничал… — Райнхард наклонился вперед, приставив ладонь к уху.
— Говори громче, Макс, я тебя плохо слышу.
Звон чашек, шум разговоров и смех — все это вместе вдруг поглотило остальные звуки.
— Он явно очень нервничал… — повторил Либерман, — и захотел немедленно прекратить сеанс. Он был встревожен, беспокоился, что может раскрыться что-то нежелательное для него. Ты заметил, как он поглядывал на свою жену?
— Нет.
— Он выглядел чрезвычайно озабоченным.
— Почему ты так решил?
Либерман задумчиво уставился в свой кофе:
— Лёвенштайн была беременна. И должен признать, я склонен верить Брауну в том, что не он является отцом.
— Но Хёльдерлин! В самом деле, Макс…
— Ему за сорок, он почтенный и ответственный человек. Ему доверяют. Как раз такой человек, по моему мнению, и может завязать роман с молодой женщиной. — Райнхард покачал головой и засмеялся. — Его вдохновенная речь не имела ничего общего с искренней верой. Меня она не убедила.
— А та… женщина! — воскликнул Райнхард. — Какова! Не мое это дело судить о медицинских делах, герр доктор, но… — Райнхард покрутил пальцем у виска.
— Да, — согласился Либерман, взяв чашку и сделав маленький глоток. — Слухи о политических амбициях Брукмюллера, должно быть, не преувеличены: зачем еще ему жениться на Козиме фон Рат? И его поведение тоже… — Либерман замолчал и погрузился в свои мысли.
— А что?
— Он был так сдержан, ни разу не вздрогнул, не вскочил — просто смотрел на свечу. Он выглядел слишком спокойным. Часто люди, которым есть что скрывать, сохраняют невозмутимый вид.
— Ты думаешь, что это он?
— Убийца? — Либерман пожал плечами.
Сквозь завитки табачного дыма они видели, как какой-то человек подошел к пианино и открыл крышку.
— Ты никогда не подозревал графа, — заметил Либерман. — Почему?
— Дело в том, — ответил Райнхард, — что в ночь убийства Шарлотты Лёвенштайн он был в клубе, играл в триктрак. Он оставался там до утра.
— Есть свидетели?
— Да.
— Надежные?
— Думаю, да, — ответил Райнхард, насыпая сахар в свой кофе по-турецки.
— А он не мог подкупить их?
— Может быть, некоторых, но не всех. Там было очень много людей.
— Это ты так думаешь…
Человек сел за фортепиано и приготовился играть. Но не успел он начать, как от соседнего карточного столика отделился мужчина, подошел и заговорил с ним. Несколько человек принялись кричать и аплодировать.
Пианист встал и вытащил ноты из своего сиденья. Один из карточных игроков принес еще один стул и поставил перед фортепиано. Два человека, — очевидно, оба музыканты — сели и размяли кисти.
— По-моему, это пианист Эпштайн, я видел его на концертах, — сказал Либерман.
Мгновение спустя помещение наполнил звук — музыкальный взрыв, похожий на фейерверк. Шум в зале утих, когда пианисты в четыре руки заиграли очень быструю цыганскую мелодию.
