— Спасибо, — сказала она, не отрываясь от микроскопа. Она сразу положила ключ на стекло.
— Да, — сказала она, — я так и думала.
Потом, подняв голову, она сделала знак Либерману подойти поближе.
— Посмотрите сначала на этот ключ.
Либерман заглянул в окуляр и увидел металлическую поверхность в небольших царапинах.
— Это ключ от моей спальни. А вот ключ от квартиры фройляйн Лёвенштайн. Что вы видите?
Либерман покрутил линзы и прищурился.
— Как будто… как будто на металле какие-то отметины. Там какой-то узор?
На ключе были крохотные параллельные бороздки.
— Этот узор на обеих сторонах, — продолжала мисс Лидгейт.
Она стояла очень близко, и это несколько отвлекало его. Ткань ее платья громко шуршала при малейшем движении.
— А теперь — маленький ключ от японской шкатулки.
Амелия Лидгейт положила ключ под объектив.
— Другой узор, — сказал Либерман.
— Нет, — сказала молодая женщина довольно нетерпеливо. — Это тот же самый узор, герр доктор, только меньше. Его нет ни на одном другом ключе, и я подозреваю, что мы не нашли бы ничего подобного, даже если бы у нас было больше ключей для сравнения.
Либерман выпрямился и посмотрел в глаза мисс Лидгейт. Она была спокойна, ее лицо не выражало никаких эмоций. Она не выглядела довольной собой, и ничто в ее облике не говорило, что она ждет похвалы.
— Что это значит? — спросил Либерман.
— Я думаю, — ответила Амелия Лидгейт, — это значит, что мы можем с уверенностью сказать: сверхъестественные силы тут ни при чем.
Письмо из Англии лежало среди прочей корреспонденции. Беатриса хотела спросить про него и даже несколько раз намекала, но муж предпочитал отмалчиваться. Он отмахнулся от нее и заговорил покровительственным тоном.
— Дорогая, ты выглядишь такой усталой. Может быть, тебе стоит снова оставить детей с Мари? Иди и купи себе что-нибудь, новую пару перчаток например.
Перед тем как уйти, уже в дверях, он сообщил, что беседовал с потенциальной гувернанткой — прекрасной, добродетельной молодой женщиной, которую порекомендовал ему Шмидт, из окружения мэра. Она совсем непохожа на несчастную Амелию: крепкая немка, здоровая, спокойная, она будет служить хорошим примером для детей.
Дверь закрылась, а растерянная Беатриса Шеллинг осталась стоять в прихожей. У нее вдруг закружилась голова. Ей показалось, что она потерялась в собственном доме, совсем не знала, куда идти. Часы пробили час дня. Жизнь будет продолжаться, с ней или без нее.
Дети были счастливы снова встретиться с тетей. Они бросились на шею Мари и расцеловали ее полное розовое лицо.
— Дети, дети! Как я рада вас видеть!
Беатриса почувствовала, как что-то неприятное заскребло у нее в животе. Это опухоль из отрицательных эмоций, разъедающая смесь зависти и боли. Когда желчь отхлынула из желудка, внутри остались сухость и пустота.
Болтая с Мари, Беатриса чувствовала себя отчужденной. Она слушала свой голос, и ей казалось, что он принадлежит кому-то другому, словно она подслушивала саму себя.
— Мне нужно сходить в магазин дамского белья на Дингельштед-штрассе и, если успею, к Таубенраху. Мы идем на прием через несколько недель, и я не могу надеть то же самое платье. Из темно-синей тафты, я уверена, ты его видела. Фрау Фёрстер никогда не надевает одно и то же платье дважды.
Беатриса продолжала пронзительно тараторить, как церковный органист, вдохновенно импровизирующий какую-то зловещую мелодию. Когда она поняла, что представление пора заканчивать, она просто замолчала и вышла из комнаты. У нее в обычае было предупреждать о «Демеле» непосредственно перед тем, как уйти, но на этот раз она не сказала ничего. Сегодня Эдвард и Адель могли есть шоколада сколько хотели.
— Скажите маме «до свидания»! — крикнула Мари детям, которые уже шумели на лестнице.
— Нет-нет, все нормально, пусть играют, — рассеянно сказала Беатриса со слабой улыбкой.
Она не поехала ни на Дингельштед-штрассе, ни в магазин дамского платья. Вместо этого она бродила по улицам, постепенно отклоняясь в южном направлении. Неожиданно она обнаружила, что стоит перед одним из новых входов на станцию Карлсплац. Ее муж как-то сказал, что эти входы уродливы и что архитектора нужно пристрелить. Беатриса тогда согласилась, но, глядя на них сейчас, она не могла понять, почему некоторые считают их такими уж ужасными. Два павильона с каркасом из зеленого кованого железа напомнили ей консерваторию.
