— Мама… — Либерман запнулся. Он уже начал подозревать, что его заманили сюда хитростью.
Не успел он продолжить, как Ребекка сказала:
— Я знаю, знаю, о чем ты думаешь! «Почему она сказала, что это срочно?» Но если бы я не сделала так, ты бы пришел? Нет. Ты бы прислал мне записку, что очень занят в больнице. Разве я не права?
Либерман сел на диван.
— Нет, мама, ты права. Но, дело в том, что… я действительно очень занят в больнице. Честно говоря… — Он подумал, не рассказать ли матери о Грунере и его надвигающейся отставке, но передумал: — А, не важно.
— Что не важно?
Либерман со вздохом спросил:
— Зачем ты хотела видеть меня сегодня?
Ребекка села на диван рядом с сыном и взяла его за руку. Она посмотрела на него с нежностью, но в то же время ее взгляд был внимательным и изучающим. Либермана несколько смутило такое пристальное внимание.
— Максим, я хотела поговорить с тобой наедине.
— О чем?
— О Кларе.
— Хорошо, мама. Что ты хотела сказать?
— Она красивая, привлекательная девушка. А Вайсы — очень хорошее семейство. Знаешь, ее отец и твой…
— Они давно знакомы, — перебил Либерман. — Они вместе учились в школе в Леопольдштадте, а отец господина Вайса помог моему деду начать первое дело. — Он прикрыл рот рукой и демонстративно зевнул.
— Да, да, — сказала Ребекка. — Ты все это уже слышал, я знаю. — Она погладила его по руке.
— В чем дело, мама?
— Ты… — она робко улыбнулась. — Ты уверен, что Клара твоя половинка? Ты уверен, что будешь с ней счастлив?
Почему-то в этот момент Либерман вспомнил фразу, которую приготовил тогда для профессора Грунера: «Профессор Грунер, как бы я ни хотел остаться работать в больнице, я не могу поступать против своей совести…»
Он почувствовал, как странный холод разлился в его груди. Либерман с раздражением отогнал эту неуместную сейчас мысль.
— Да, — сказал он довольно осторожно. — Да, я думаю, что мы будем очень счастливы вместе.
— И ты любишь ее? Любишь по-настоящему?
— Конечно, — ответил он, смеясь. — Я бы не сделал ей предложение, если бы не любил. — Но когда он произнес эти слова, они показались ему какими-то легкомысленными и пустыми, в них как будто не хватало эмоционального содержания. Он не чувствовал нежности, которая должна была сжимать его сердце.
— Мама, я не уверен на сто процентов, да это и невозможно. — Он вспомнил любящего мужа, Райнхарда: «Мой дорогой друг, конечно, у меня были сомнения. У всех они бывают». — Я… Я не знаю, какая у нас будет совместная жизнь, я не умею предсказывать будущее… Но мне очень нравится Клара, и, когда мы вместе, я действительно счастлив. К тому же, она красавица.
— Это ненадолго, поверь мне, — резко сказала Ребекка. — Когда-то и про меня говорили, что я красавица. — Она протянула руку и поправила прядь волос за ухом сына, как будто он все еще был маленьким. Либерман нахмурился и отстранился.
— Значит, ты уверен? — спросила Ребекка с улыбкой.
— Уверен, насколько это возможно, мама.
Тогда Ребекка встала и подошла к комоду. Вернувшись, она села и протянула сыну маленькую черную коробочку.
— Возьми это, — сказала она.
Либерман взял ее и открыл. Внутри на шелковой подстилке лежало обручальное кольцо. Множество маленьких бриллиантов сверкали вокруг ярко-голубого сапфира.
— Это кольцо моей бабушки, то есть твоей прабабушки. Она им очень дорожила. Я думаю, ты слишком занят, чтобы пойти купить новое.
Комнату освещали свечи, большинство из которых уже догорело, оставив после себя только огарки. Опустевшие кальяны заслоняли графу обзор; но даже через стеклянные колбы ему были видны причудливо искаженные силуэты двух господ, лежавших без сознания. Когда Заборски пошевелил головой, неподвижные тела его приятелей сначала увеличились, а потом съежились.
— Дорогой граф…
Заборски повернулся. Рядом с ним стояла скромно одетая женщина средних лет.
— А-а-а, фрау Матейка… — Заборски ухмыльнулся, произнося ее имя.
— Я хочу кое-что с вами обсудить. — Заборски не отреагировал. — Наедине. — Заборски встал, слегка покачиваясь. — Осторожно, не упадите.
— Я бы никогда так не опозорился.
Мадам провела его по темному коридору в обшарпанную комнату, в которой пахло сыростью. Пол был голый, и обои под потолком начали отставать от стен; черная плесень полосками спускались сверху вниз по обе стороны окна со ставнями; керосиновая лампа стояла на старом исцарапанном письменном столе, перед которым было два стула.
