— Да, — ответила за нее синьора Петрелли.
— В таком случае, может быть, нам лучше продолжить беседу по-английски? — предложил он, втайне гордясь легкостью, с какой умел переключаться с одного языка на другой.
— Нам будет проще это сделать на итальянском, — наконец проговорила американка, продемонстрировав идеальное, без тени акцента, владение им. Его реакция, совершенно непроизвольная, не ускользнула от внимания обеих женщин. — Если только вы не предпочитаете говорить по-венециански, — добавила она, небрежно перейдя на местное наречие, которым тоже владела прекрасно. — Но тогда Флавии будет трудно следить за нашей беседой. — Это была жестокая оплеуха, и Брунетти понял, что нескоро теперь ему захочется снова блеснуть своим английским.
— Тогда давайте по-итальянски… — Он обернулся к синьоре Петрелли. — Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?
— Разумеется, — ответила она. — Не желаете присесть, синьор…
— Брунетти, — подсказал он. — Комиссар полиции.
Этот титул не произвел на певицу особого впечатления.
— Не хотите ли присесть, Dottore[13] Брунетти?
— Нет, благодарю вас— Он достал записную книжку, вытащил ручку, заложенную между страничек, и приготовился изображать, будто записывает, без чего на самом деле предпочитал обходиться, стремясь во время предварительного опроса дать максимальную свободу глазам и интеллекту.
Дождавшись, пока он снимет с ручки колпачок, синьора Петрелли спросила:
— Что именно вы хотели бы знать?
— Скажите, сегодня вечером вы видели маэстро, говорили с ним? — начал Брунетти и добавил, не дав ей переспросить: — Не считая, конечно, того, что вы видели его со сцены.
— Не дольше, чем нужно, чтобы успеть сказать ему «Buona sera» при встрече, когда я вошла, и пожелать друг другу «In bоса al lupo»[14]. Вот и все.
— И это был единственный раз, когда вы разговаривали с маэстро?
Прежде чем ответить, она бросила взгляд на другую женщину. Комиссар не сводил взгляда с певицы, так что не знал, что выразило в этот момент лицо той, другой. Пауза затянулась, и он уже решил повторить свой вопрос, когда сопрано наконец ответила:
— Нет, я больше с ним не виделась, — не считая, разумеется, того, что, как вы отметили, я видела его со сцены, — и больше с ним не разговаривала.
— Совсем?
— Совсем, — тотчас же ответила она.
— А в антрактах? Где вы находились?
— Здесь. С синьориной Линч.
— А вы, синьорина Линч? — спросил Брунетти, произнеся ее имя с минимально возможным акцентом, что стоило ему неимоверных усилий. — Где вы находились во время спектакля?
— Здесь, в гримерной — почти все первое действие. В конце спустилась на «Sempre libera»[15], а потом опять пришла сюда. И сидела тут до самого конца спектакля, — преспокойно отвечала та.
Брунетти огляделся — чем можно было заниматься столько времени в этой почти пустой комнате. Перехватив его взгляд, она вытащила тоненький томик из кармана юбки. На обложке красовались китайские иероглифы вроде тех, что он уже видел на дверной табличке.
— Я читала, — объяснила синьорина, протягивая ему книжечку, и одарила дружеской улыбкой, выразившей полную готовность поговорить и о книжке, если ему захочется.
— А с маэстро Веллауэром вы сегодня не разговаривали?
— Синьора Петрелли уже сказала вам — мы с ним поговорили, когда пришли, но после того раза я его больше не видела. — Брунетти так и подмывало напомнить, что синьора Петрелли, между прочим, ни словом не обмолвилась насчет того, что они пришли вместе, но он подавил это искушение. — Из-за кулис, где я стояла, мне его не было видно, а во время обоих антрактов я была здесь, в гримерке.
— Вместе с синьорой Петрелли?
На сей раз американка выразительно взглянула на свою приятельницу, прежде чем ответить.
— Да, вместе с синьорой Петрелли, как она и сказала.
Брунетти закрыл записную книжку, где накарябал лишь американскую фамилию, словно попытавшись самой графикой передать всю хищную жуть этого варварского сочетания согласных.
— На случай, если появятся еще вопросы, где мне вас найти, синьора Петрелли?
— Каннареджо[16], шестьдесят один — тридцать четыре. — К его удивлению, она назвала не отель, а обычный жилой район.
