– Знаю, знаю… Н-нет, не сказал бы, – с некоторым сомнением в голосе произнес Яаков Левин. – Так, разве что…
– Что?
– Глаза были тоскливыми. Как у собаки, понимаешь?
– Понимаю.
– Но это только в тот день, когда я его рисовал.
Натаниэль осмотрелся. Видимо, вон там кафе, упоминавшееся Габи Гольдбергом. Кстати… Он вытащил из кармана заранее приготовленную фотографию стажера.
– Скажи, Яша, у тебя, по-моему, хорошая зрительная память…
– Не жалуюсь, – коротко ответил художник.
– Вот этого парня ты здесь не видел?
Левин взглянул на фотографию, подумал немного.
– Видел?
– Часто.
– С ним не видел? – Натаниэль кивнул на портрет Розенфельда.
– С ним – нет. Обычно этот парень ходит с такими же ребятами… Хотя нет, как-то раз он был с другим. Совсем недавно. Я запомнил, потому что уж очень они были разными. Я их встретил возле кафе.
– Какого кафе?
– А вон, у Шломо, – художник показал на ближайшее уличное кафе. – Вон там они сидел, за крайним столиком, видишь? Вон, где сейчас две девицы животики надрывают. Он сидел ко мне вполоборота, а второй парень…
– Минутку… Розовски предостерегающе поднял руку. – Ты точнее не можешь сказать? Когда именно это было?
– Дай сообразить… – Левин задумался. – По-моему, это было в четверг, несколько недель назад. Нет, в пятницу утром, точно!
– Ты ничего не путаешь? Они были здесь именно в пятницу?
– Ничего я не путаю, – художник обиделся. – Не забывай, что у меня зрительная память профессиональная. И потом, пятница – особый день.
– Ладно-ладно, я тебе верю… Они ушли вместе? – спросил Натаниэль.
Левин немного подумал, отрицательно качнул головой.
– Нет, этот… Который постарше… Он ушел раньше. И физиономия у него была весьма довольная. Прямо-таки сияющая. А второй остался за столиком.
– Ты хорошо запомнил того типа, который был в кафе вместе с Розенфельдом?
Художник пожал плечами.
– Более-менее, – ответил он.
– Та-ак… – Розовски закрыл папку. – Ты можешь описать его?
– спросил он.
– Кого?
– Того, кто был здесь вместе с парнем.
– Лучше я его нарисую. Словами трудно.
– А сколько ты берешь за портрет?
– За портрет? – Левин улыбнулся. – Смотря с кого. Когда сто шекелей, когда триста. А что?
– Сможешь нарисовать?
– За сколько?
– За пятнадцать минут.
– За сколько шекелей? – повторил Левин.
– За триста.
– За триста – смогу.
– Действуй, Яша, – сказал Розовски. – А я пойду, поболтаю с Шломо.
– Не забудь пиво! – крикнул ему вдогонку Яаков. – У Шломо, кстати, вполне приличное.
– Не забуду. Работай.
Натаниэля не оставляло странное чувство: ему казалось, что совсем недавно он держал в руке оба конца этой разорванной цепочки, и вдруг упустил их. И что произошло это во время визита в университет. Собственно, только ради того, чтобы попытаться вновь найти этот разрыв, он и решил провести целый день дома, в спокойной обстановке, без спешки и суеты агентства.
Ему вдруг пришло в голову, что он давно мечтал о дне отдыха и безделья. Хотел поваляться на диване с книжкой и чтобы никто не отвлекал. Со стороны сейчас это именно так и выглядело. Разве что книжка толстовата. Розовски бросил взгляд на увесистый фолиант. Раскрыл книгу, рассеянно перелистал. Да, с такими книгами на диване не валяются. Он отложил книгу в сторону, поднялся лениво прошелся по комнате. Что же, все-таки, ему тогда почудилось – в лаборатории Гофмана? Как будто разгадка дела показалась вдруг совсем простой, и… Едва он это подумал, зазвонил телефон. Розовски досадливо поморщился – и дома нет покоя, поднял трубку:
– Слушаю.
– Я звоню уже третий раз, ты же собирался сегодня быть дома, – сказала мать.
– Просто вышел пройтись, – ответил Натаниэль. – Хотел немного проветриться. Как ты себя чувствуешь?
– Как я могу себя чувствовать? Нормально я себя чувствую. Софа тебе привет передает. Обижается, что ты не приехал вместе со мной. Высадил возле дома и укатил.
– Я был занят. Передай ей мои извинения.
– А что ей твои извинения? Я сказала, что ты побудешь немного в следующий раз. Когда приедешь за мной. Ты же приедешь за мной? – встревожилась вдруг мать.
– Конечно приеду, не волнуйся. Ты только позвони заранее.
– Позвоню… Натан, тут у соседей такое несчастье…
