Несмотря на ранний час, улица Рамбам была полна народу. Натаниэль Розовски прогулочным шагом двигался по тротуару, от Алленби, изредка вынужденно замедляя движение. На углу он остановился и некоторое время молча наблюдал за работой уличного художника. Описание покойного Розенфельда отличалось точностью – действительно, типичный постаревший хиппи. Хвост на макушке, прожженная в нескольких местах майка, вылинявшие ободраные джинсы. Золотая серьга в ухе. Но движения, которыми он набрасывал портрет женщины, сидевшей напротив на раскладном стульчике, были уверенными и профессиональными.
– Привет, Яша, – сказал Розовски.
– Натан? Привет, привет, – Яаков Левин скупо улыбнулся детективу и снова опустил взгляд на планшет. Средних лет туристка, позировавшая художнику, с неодобрением посмотрела на типа, мешающего столь важному делу.
– Exquse me, missis, – Натаниэль галантно поклонился. – Я не хотел вам мешать, но долг службы… – он развел руками с огорченным видом. – Этот экзотический джентльмен подозревается в попытке изнасилования, и я вынужден…
Туристка подскочила, словно ужаленная, и растворилась в толпе гуляющих.
Левин замер с поднятым карандашом и озадаченно осмотрелся.
– Что это с ней?
Розовски меланхолично пожал плечами.
– Следует изучать иностранные языки, друг мой. Тем более, что ты имеешь дело с иностранцами. А ведь в школе, в Москве, много лет назад ты, безусловно учил иностранный.
Яаков подозрительно посмотрел на детектива.
– Во-первых, я учил немецкий.
– Ну, извини, – Розовски развел руками. – Ошибка вышла.
– Что это ты ей сказал? – спросил художник воинственным тоном. – Ну-ка, выкладывай! – он выпрямился во весь свой двухметровой рост и угрожающе навис над казавшимся миниатюрным Натаниэлем. – Говори, фараон чертов!
– Тихо, тихо, – зашептал Розовски, виновато улыбаясь. – Что ты расшумелся? Ты мне срочно нужен. Как бы я ее сплавил, если она пялилась на тебя томными глазами? Ну, сказал, что полиция подозревает тебя в изнасиловании семидесятилетней старухи. С отягчающими вину обстоятельствами.
Яаков немного подумал и вдруг расхохотался.
– Уверен, что ты ее не испугал, – произнес он, вытирая выступившие слезы. – Просто она решила, что ты записал и ее в старухи. И оскорбилась. Ладно, черт с тобой. Поставь банку пива в качестве компенсации.
– Хоть две, – облегченно вздохнув, сказал Розовски. – А если ответишь на мой вопрос – куплю тебе пак пива, – он раскрыл папку и показал Яакову портрет Ари Розенфельда. – Это твоя работа?
– Моя, – ответил художник. – Вот, в углу подпись, – он показал. – Видишь?
– Ты можешь вспомнить, когда рисовал этот портрет?
– А что тут вспоминать? – спросил, в свою очередь Левин. – Вот же дата, ослеп, что ли?
Розовски шепотом выругался. В этом деле он все больше и больше проявлял какую-то, просто, фантастическую, рассеянность. Действительно, сейчас, когда Яаков ткнул пальцем в рисунок, он и сам заметил четкие мелкие цифры в верхнем углу рисунка. За месяц до смерти банкир позировал уличному художнику для портрета.
– Неси пак пива, – напомнил Левин.
– Принесу, не беспокойся… Ты хорошо помнишь тот день?
– Нормально. День как день.
– Ну, может быть, что-нибудь необычное? Я имею в виду – в поведении этого господина.
Левин почесал бороду.
– Ч-черт его… Ты лучше скажи, что именно тебя интересует?
– Что меня интересует? – теперь задумался сам Розовски. – Например, каким он тебе показался. Ты ведь имел возможность долгое время его разглядывать. Он нервничал? Суетился? Знаешь, бывает, у человека в душе что-то происходит, и он просто не может усидеть на месте.
