Он понимал, конечно, что для газетной заметки эти данные не нужны, и что упоминать картину из спецархива никто не даст, но все равно полез за карточкой фильма. И, разумеется, подумал об Ирине. Точнее — о Кларе. Вот, мол, как было бы эффектно сейчас удостовериться, что пленка та самая, сделать выписку и явиться к Бржихачек с заявлением: «У нас на фабрике хранится копия картины, над которой, возможно, вы тоже работали».
Впрочем, и Клара, и Ирина сейчас, скорее всего, уже были на пути к вокзалу в сопровождении плотно сбитой официальной делегации провожающих.
— Такие дела, — доносилось из-за стенки. — Жизнь — штука странная. Все от войны ждут одного, а тут — несчастный случай. Просто командир не вовремя прошел. И друг мой зря полез клоунничать… Эх…
У Морского задрожали руки. Нет, не от рассказа за стеной. Он держал карточку фильма и, не обращая внимания на множество красных пометок про запрещенность и спецфонд, читал тщательно перенесенные чьей-то старательной рукой данные из титров. «Клара Грох-Бржихачек», — было написано там. — «Грох-Бржихачек»… И тут же вспомнились Иринины слова про чешскую фамилию мужа Клары. А девичья, выходит…
«Брат… Несчастный случай…. Не вовремя… Зря полез…» — рефреном зазвучали в мозгу Морского отрывки разговора соседей.
— Коля! — громко воскликнул Морской, окончательно сообразив, что только что узнал. — Мне срочно нужен Коля!
— Я тут. Кто спрашивает? — настороженно поинтересовались из-за стенки, но Морской уже не слушал, со всех ног несясь к телефону.
— Что? Вышел? Куда? — тиранил он телефонную трубку через миг. — На территории? Так поищите! Это срочно! Ах, чтоб вас… Тут быстрей приехать, — Морской дал отбой и кинулся во двор, где, к счастью, задумчиво курил только что приехавший на личном автомобиле Миша Сальман. Момент сейчас был ровно тот, когда без объяснений просить товарища об услуге не зазорно.
* * *
— А я не удивляюсь, — с натянутой улыбкой говорила в это время Ларочка разинувшей от изумления рот Галине на кухне у Морских. — Коты куда чувствительнее нас.
Галя и впрямь была поражена: с самого визита Клары Бржихачек кот Минька, оскорбленный тем, что новые хозяева не сумели удержать в доме понравившуюся ему женщину, к людям не выходил, а тут, едва Ларочка присела, запрыгнул к ней на руки и принялся урчать, тычась массивным лбом ей в шею.
— Я это поняла с момента смерти Хутряка, — продолжала Лариса.
Галина знала, что Хутряк — приблудившийся к Двойре во времена оккупации кот — стал членом семьи и настоящим другом, а недавно внезапно умер. Видимо, от старости, которой никто не ожидал, поскольку Хутряк о своем возрасте помалкивал и ни в каких болезнях замечен не был.
— Тогда, — пояснила Лариса, — мы с мамой Двойрой хоронили что-то похожее на тряпочку, маленькое, раза в два меньшее, чем был наш Хутряк. Вот и выходит, что коты примерно на половину состоят из души. И там, конечно, столько всякого намешано… Думаю, Минька ластится сейчас вовсе не ко мне, а отдает дань Хутряку. Пока я к вам ходила при живом Хутряке, Минька мной не интересовался, а теперь, видимо, чувствует смерть товарища. Ну или что-то в этом роде…
Красивая, с модной укладкой и подведенными стрелками сияющими глазами, Лариса старалась философствовать непринужденно и легко, но Галя все равно видела напряжение.
— Вот незадача, — Лара, видимо, по взгляду все поняла и искренне вздохнула. — Стараюсь выглядеть веселой и отважной, а все разговоры свожу на тему смерти или еще чего-нибудь ужасного. Такое гадкое предчувствие, ты знаешь…
— Волнуешься перед дорогой, — постаралась успокоить Галя. — Это нормально.
В этот момент дверь скрипнула и в кухню заглянула маленькая Леночка. Пять минут назад она увлеченно рассматривала в комнате шкатулку с пуговками и обрезками, бережно хранимыми мамой Гали, но теперь, видимо, соскучилась. Смешно склонив голову набок, она подошла к матери и требовательно спросила нараспев:
— Де-душка-Морской?
— Ух ты! Она сказала «дедушка»! Ура! — обрадовалась Галя, которой обычное Леночкино «душка Морской» казалось перебором, лишающим Владимира мужественности и силы в глазах ребенка.
