О намерении арестовать Лаврентия Павловича Хрущев Микояну на всякий случай не сказал.
Товарищи по партийному руководству свергли Берию не только потому, что он претендовал на первую роль. Они боялись, что Лаврентий Павлович вытащит на свет документы, свидетельствующие об их причастности к репрессиям. Он-то знал, кто в чем участвовал. А виноваты были все. Одни подписывали уже готовые списки, другие сами кого-то требовали арестовать. Теперь Берия их всех держал в руках.
Необходимость перемен понимали и другие члены партийного руководства, только они медлили, трусили, боялись. Георгий Маленков, новый глава советского правительства, предложил собрать в апреле 1953 года пленум ЦК, чтобы осудить культ личности Сталина.
Сохранился проект его выступления:
«Товарищи! По поручению президиума ЦК КПСС считаю необходимым остановиться на одном важном принципиальном вопросе, имеющем большое значение для дела дальнейшего укрепления и сплочения руководства нашей партии и Советского государства.
Я имею в виду вопрос о неверном, немарксистском понимании роли личности в истории, которое, надо прямо сказать, получило весьма широкое распространение у нас и в результате которого проводится вредная пропаганда культа личности. Нечего доказывать, что такой культ не имеет ничего общего с марксизмом и сам по себе является не чем иным, как эсеровщиной.
Сила нашей партии и залог правильного руководства, важнейшее условие дальнейшего движения вперед, дальнейшего укрепления экономической и оборонной мощи нашего государства состоят в коллективности и монолитности руководства…
Руководствуясь этими принципиальными соображениями, президиум ЦК КПСС выносит на рассмотрение пленума ЦК КПСС следующий проект решения:
«Центральный комитет КПСС считает, что в нашей печатной и устной пропаганде имеют место ненормальности, выражающиеся в том, что наши пропагандисты сбиваются на немарксистское понимание роли личности в истории, на пропаганду культа личности.
В связи с этим Центральный комитет КПСС признает необходимым осудить и решительно покончить с немарксистскими, по существу, эсеровскими тенденциями в нашей пропаганде, идущими по линии пропаганды культа личности и умаления значения и роли сплоченного, монолитного, единого коллективного руководства партии и правительства».
Но пленум не собрался. Маленков не решался назвать имя Сталина. А Берия прямо говорил о культе Сталина, о сталинских ошибках и преступлениях, ознакомил членов ЦК со своей запиской по «делу врачей». Это объемистый документ в несколько десятков страниц. В нем цитировались показания следователей Министерства госбезопасности и резолюции Сталина, который требовал нещадно бить арестованных. Они произвели впечатление разорвавшейся бомбы.
Когда Берия заговорил о репрессиях, он тем самым снимал с себя ответственность и намерен был призвать к ответственности других. Это больше всего напугало партийный аппарат.
Лаврентий Павлович арестовал бывшего заместителя министра госбезопасности Рюмина («учитывая, что Рюмин являлся организатором фальсификаций и извращений в следственной работе») и хотел арестовать бывшего министра Семена Игнатьева, рассчитывая, что они дадут показания на Маленкова и Хрущева как соучастников репрессий, санкционировавших аресты и расстрелы.
Конечно, все члены сталинского политбюро так или иначе запятнали себя, подписывая расстрельные списки, отдавая на заклание друзей и родных. Но они конечно же не были такими преступниками, как Берия, у которого руки по локоть в крови. Разница между ними состояла в том, что Хрущев, Маленков и другие шли на преступления ради карьеры. В другую историческую эпоху они бы вели себя иначе.
А Берия, судя по всему, был прирожденным негодяем, поэтому на Лубянке он оказался на своем месте. Способность без колебаний и даже с видимым удовольствием пойти на любое грязное дело — вот что так ценил в нем Сталин…
Но Лаврентий Павлович, распоряжаясь архивами госбезопасности, запросто мог обнародовать любые документы и выставить товарищей по президиуму ЦК преступниками, а себя разоблачителем их преступлений.
