— Да. Но это не был носовой платок Банчи. Он был совсем не смят.
— Возможно, убийца воспользовался своим собственным носовым платком.
— Я так не думаю, Фокс. Я нашел во рту у Банчи крохотную черную шерстяную ворсинку.
— Плащ?
— Похоже на то. Очень может быть. Это также могло оказаться одной из причин, почему от плаща нужно было избавиться. Кстати, Фокс, вы допросили констебля, который дежурил на Белгрейв-сквер прошлой ночью?
— Да. Ничего подозрительного.
Они медленно шли по направлению к Слинг-стрит, попутно пытаясь выработать тактику, которой будут придерживаться во время предстоящих бесчисленных допросов свидетелей. Они сопоставили, рассортировали и обсудили даже самые незначительные факты, относящиеся к делу. Аллейн называл это «восстановить схему преступления». Спустя пять минут они уже были на Слинг-стрит, рядом с огромным домом, в котором располагались довольно претенциозные квартиры с общим обслуживанием и готовым питанием. Они поднялись на лифте и позвонили в дверь.
— Я собираюсь немного рискнуть, — сказал Аллейн.
Дверь открыл сам капитан Уизерс.
— Доброе утро, — поздоровался он. — Вы хотели меня видеть?
— Доброе утро, сэр, — ответил Аллейн. — Да. Я надеюсь, вас предупредили о нашем визите? Разрешите войти?
— Конечно, — сказал Уизерс и, держа руки в карманах, отошел от двери.
Аллейн и Фокс вошли в квартиру и очутились в стандартно обставленной гостиной — с диваном, стоящим у стены, тремя одинаковыми креслами, конторкой, столом и стенным шкафом. Вначале эта квартира была точной копией всех остальных «холостяцких квартир» в Грандисон-Мэншнз, но со временем на любое жилище неизменно налагает отпечаток личность его владельца, так и по этой гостиной можно было судить о вкусах и характере капитана Мориса Уизерса. На стене, вставленная в рамку, висела одна из тех фотографий, которые в журналах рекламируют как «художественные этюды на тему обнаженной натуры». На книжных полках бюллетени от «Терфа»[11] соседствовали с дешевыми романами, которые капитан Уизерс купил на Ривьере и по непонятной причине не поленился привезти контрабандой в Англию. На столе около дивана лежали три или четыре учебника по медицине. «Это книги Дональда Поттера», — подумал Аллейн. Сквозь полуоткрытую дверь можно было увидеть часть небольшой спальни; стену ее украшал еще один шедевр, который также мог быть художественным этюдом, но больше походил на порнографию.
Перехватив невозмутимый взгляд Фокса, устремленный на эту картину, капитан Уизерс быстро закрыл дверь в спальню.
— Хотите выпить чего-нибудь? — спросил он.
— Нет, благодарю вас, — ответил Аллейн.
— Ну что ж, в таком случае прошу садиться.
Аллейн и Фокс сели, Фокс — с исключительно благопристойным видом, Аллейн — с неторопливым изяществом. Он закинул одну длинную ногу на другую, повесил шляпу на колено, стянул с рук перчатки и принялся рассматривать капитана Уизерса. Они представляли собой разительный контраст. Уизерс был одним из тех людей, которые способны придать налет вульгарности самой элегантной одежде. Его шея была слишком толстой, пальцы — слишком короткими и бледными, волосы — чересчур блестящими; ресницы — совершенно белыми, а под глазами образовались мешки. Однако, несмотря на эти недостатки, он был мощным, внушительным экземпляром, исполненным грубого высокомерия, которое производило должное впечатление. Аллейн же, напротив, отличался изысканной утонченностью, являя своим обликом нечто среднее между монахом и вельможей. Его лицо и голова имели очень четкие контуры и поражали изяществом формы. Холодные голубые глаза и исключительно черные волосы придавали лицу некоторый аскетизм. Альбрехт Дюрер сделал бы великолепный рисунок с него, а карандашный портрет Аллейна, выполненный Агатой Трой, был одной из лучших ее работ.
Уизерс прикурил сигарету, выпустил из носа дым и спросил:
— Итак, в чем дело?
Фокс вытащил свою записную книжку. Увидев на обложке буквы «М. Р.»[12], капитан Уизерс поспешно отвел глаза и уставился на ковер.
— Прежде всего, — сказал Аллейн, — я хотел бы, чтобы вы назвали ваше полное имя и адрес.
